Тайная жизнь гаремов - Ольга Дмитриева Страница 11

О главном предназначении жены давалось понять уже на свадьбе, когда она вступала в свое новое жилище. Само свадебное шествие выглядело весьма торжественно, с флейтистами, барабанщиками и факельщиками, но новое жилище было украшено весьма прозаически и сразу же указывало будущей жене на ее обязанности. Дверные косяки обвивали не пышные гирлянды цветов, а пряди шерсти. Перед порогом стояла ступка, чтобы молоть зерно. Имелись, впрочем, и знаки радостей супружеской жизни. За дверью новую невестку встречали родители мужа, которые вручали ей гранат, яблоко или айву, символ нежности и наслаждения. И все же, несмотря на прозаичность мотивов заключения браков, многие семьи были счастливы, но положение женщин резко отличалось от положения мужчин. По закону грек мог иметь только одну жену, но как истинный эллин, ценящий жизненные удовольствия, восполнял «недостатки» законодательства всеми возможными способами. А их было немало. К браку богатые греки относились как к скучной и неизбежной формальности, и, зачав детей, считали свой долг перед обществом выполненным. Все свободное время они проводили с образованными и искусными в любви гетерами, а их верные жены-затворницы не только никогда не присутствовали на пирах, им даже не разрешалось пить вино, и нарушение запрета могло послужить поводом для развода, получить который было несложно. Эллин имел право в любое время просто отослать жену из дома, и удержать его от этого мог только внушительный размер приданого, вернуть которое он был обязан, если жена себя не запятнала изменой. Связи мужчин с другими женщинами не имели для него никаких юридических последствий. Если жена хотела отплатить мужу той же монетой и изменяла, то обнаружение прелюбодеяния заканчивалось для нее трагически. Изменницу жестоко карали. Плутарх рассказывает, как одну женщину, только заподозренную в измене и прощенную собственным мужем, посадили на осла, вывезли на рыночную площадь в назидание другим и поставили на помост, чтобы граждане, выказывая свое возмущение, могли оплевывать ее. Афинский закон гласил: «Если женщина уличена в измене, мужу не позволено жить с нею дальше. Если он так поступает, то бесчестит себя и лишается всех прав гражданина». Даже в случае прощения со стороны мужа, по тому же закону, изменнице не дозволялось больше посещать храм. Если она все же являлась туда, с ней можно было делать что угодно, не боясь наказания.

Моногамия трактовалась эллинами чрезвычайно вольно и существовала только для женщин, герои Гомера кроме законных жен имели внебрачных. А к услугам простых смертных были проститутки, рабыни и служанки, которым зачастую отдавалось предпочтение. Выбрать среди них женщину по вкусу не представляло труда, так как житель Афин среднего достатка в эпоху расцвета этого города имел от двадцати до пятидесяти рабов, богатый — от ста до ста пятидесяти, а владелец рудников — даже до тысячи рабов.

Рабство играло в греко-римской античности гораздо большую роль, чем на Древнем Востоке, а само слово «раб» — dulos (греч.) означало человека, над которым собственник обладал абсолютной властью. Рабов можно было кастрировать, отдать в публичный дом, заставить выступать гладиатором или бросить на растерзание зверям. По определению Аристотеля, рабы были одушевленным орудием или, по другому определению — instrumentum vocale (Теренций Варрон), то есть инструментом, умеющим говорить, и темпераментные потомки Одиссея с удовольствием превращали его в инструмент любви. Рабов покупали на невольничьих рынках, куда они попадали в результате войн, похищения или за долги, и их количество было столь велико, что в 413 г. до н. з. двадцать тысяч бежали в Спарту. В том же году семь тысяч свободных афинских граждан попали в плен сиракузянам, где им пришлось в качестве рабов трудиться на каменоломнях до самой смерти. А их жены и дочери, пройдя через руки перекупщиков, которые, подобно коршунам, следовали за воюющими армиями, попадали на Делос или Родос — главные перевалочные пункты в продаже рабов. Просвещенные эллины не чурались выгодного дела работорговли, но в основном ею занимались финикийцы, и самым дорогим товаром были белокожие светловолосые девственницы или молодые умелые уже рожавшие женщины, ценились и искусные ткачихи. Впрочем, иногда красота счастливо совмещалась для хозяина с владением ремеслом, и он получал двойное удовольствие: выручку за дневной труд невольницы и наслаждения от ее «ночной работы».

Ценились и красивые мальчики-рабы, с которыми было меньше хлопот, чем с женщинами, и стоили они иногда дороже. К любовным шалостям с ними в античном мире относились терпимо, о чем можно судить из стихов, посвященных подготовке к свадьбе молодого человека:

Ткут покрывало уже для супруги, деву готовят.

И новобрачная брить мальчиков будет твоих…

Далее, при описании способов овладения девушкой, жениху без особого возмущения напоминается:

Это тебе повторять ни мать не nозволит, ни нянька,

Скажут оне: «Ведь жена — это не мальчик тебе!..»

Марциал. На женитьбу Виктора

Но если мальчиков, которых собиралась «брить» ревнивая юная супруга, можно поставить на место, то справиться с рабынями-фаворитками было намного сложнее.

Греческое определение tetradora, andradora—четвероногое, человеконогое дает представление о принципе подсчета военной добычи, и из огромного числа «человеконогих» предводители войск могли выбрать весьма достойный трофей — молодую, красивую рабыню благородного происхождения. Нередко из-за этих несчастных игрушек судьбы возникали жестокие ссоры, описанные у Гомера. Именно из-за молодых рабынь иногда зависели исходы сражений на поле битвы и разгорались настоящие домашние войны. Верховный предводитель греков в троянской войне царь Агамемнон предлагал Ахиллу за рабыню Брисеиду свою собственную дочь (!), ибо, по словам Гомера, «сладострастие двигало им», и, когда Ахилл отказался, силой увел от героя понравившуюся ему девушку. Впоследствии царь был убит собственной женой Клитемнестрой, которая имела множество причин для своего жестокого поступка, в том числе и месть за дочерей (дочь Ифигению принес в жертву богам) и собственное унижение.

То, что ценность царской дочери оказалась ниже, чем рабыни, показывает, какое значение могла иметь молодая красивая наложница в жизни своего хозяина, и что ее появление в доме могло означать для его жены. Новая фаворитка освобождалась от работы, ей оказывалось внимание, а женой пренебрегали. Все домочадцы должны были демонстрировать почтительное отношение к избраннице господина, которая, злоупотребляя своим положением, давала понять, что она значит в этом доме. Законная же супруга на глазах у