Да будет свет... - Анатолий Федорович Дьяков Страница 11

Осенью 1942 года мама, измотанная проблемами и страхом, решила меня окрестить. Я очень хорошо помню эту процедуру. Меня завели в церковь, раздели догола, поставили в купель, а вокруг сгрудились мальчишки и девчонки, которые смотрели во все глаза, как священник льет на меня святую воду. Этот акт запал мне в душу своей необычной торжественностью. В детстве, как известно, любое событие представляется значительным. В церкви же надо мной производили действо, имевшее совсем непрактическое значение, обставленное по каким-то неизвестным мне законам чистого и святого мира.

Своим умишком я еще не понимал, что Великая Отечественная война стала временем бескомпромиссной проверки истинной ценности каждого. Временем, которое не все сумели достойно пережить, которое наглядно продемонстрировало, кто есть кто. Одни проливали свою кровь на фронте, а другие шли на прямую измену и предательство. Открыто сотрудничая с врагом, они предавали своих, участвовали в карательных акциях.

Во всех крупных населенных пунктах Северного Кавказа действовали немецкие военные комендатуры. Их власть распространялась также на близлежащие сельские населенные пункты. Военными комендантами были немецкие армейские офицеры. Но бывали и исключения. Военным комендантом города Пятигорска, например, был назначен русский по фамилии Демидов, который, скорее всего, являлся кадровым офицером вермахта, поскольку всегда красовался в немецкой военной форме. Горожане старались обходить стороной здание, в котором находилось 5-е управление гестапо — ведомство по руководству деятельностью полицаев из числа местного населения. В Пятигорске до сих пор помнят об акции уничтожения более десяти тысяч ни в чем не повинных жителей, которую возглавил бывший офицер Красной Армии старший лейтенант Кузнецов, переметнувшийся на сторону фашистов. Местом массового расстрела был выбран глубокий овраг за стекольным заводом, стоявшим в то время на дальней окраине Минеральных Вод.

Многие из тех, кто был причастен к репрессиям в отношении советских граждан, позже тоже были привлечены к суду по обвинению в военных преступлениях. Только на территории Ставропольского края таких было 14 человек. А сколько вокруг нас было тайных осведомителей и полицаев из местных — не сосчитать! Понес заслуженную кару и предатель Кузнецов. Отступив вместе с немцами, он долго скрывался под другими фамилиями в надежде уйти от возмездия. Но в 1972 году его арестовали и по приговору суда, проходившего в городе Минеральные Воды, расстреляли.

Что заставляло отдельных советских граждан идти в услужение к фашистам? Наверное, их ослепили какие-то мелкие боли, мизерные обиды или выгоды. Или захлестнули алчность, зависть, тщеславие, грубость, жадность. Правильно говорят: кто черту служит, тому дьявол платит. Радует одно: мало кому из фашистских прихвостней удалось избежать справедливого возмездия за свою неблаговидную деятельность в ходе войны. Хотя, наверное, отдельные все же ухитрились, подобно ночным вампирам, отсидеться в потаенных норах в какой-нибудь Аргентине или другой заморской стране до своего естественного ухода в ад. Но те, кто остался каким-то образом на своей земле после войны, не могли не чувствовать своей отверженности на праздниках Победы, так как полностью не разделили с народом его горя.

Холодит кровь страшная история, случившаяся с моим двоюродным братом Николаем. 31 декабря 1942 года, в предновогодний день, его расстреляли немцы в Пятигорске. Ему только исполнилось семнадцать. И до сих пор никто не знает истинную причину казни. Николай был активным, компанейским подростком, в нем сидела какая-то хозяйская хватка, житейская мудрость. Перед самой войной он поступил в ремесленное училище. Учащиеся «ремеслухи» обладали правом на бесплатное обмундирование, проезд на городском транспорте, проживание в общежитии и трехразовое питание. Перечисленные блага были розовой мечтой, почти нереальной грезой для любого мальчишки из бедных семей в довоенный период. Ведь мы были, как трава: где пустишь корни, оттуда и тянешь. Это же такое счастье — жить под руководством опытных наставников, изучать специальность, в меру развлекаться и готовить себя к высокому поприщу квалифицированного рабочего. Но мечте не суждено было осуществиться.

Перед войной Николай был отчислен из ремесленного, как член семьи врага народа. В начале войны он вместе с друзьями тщетно рвался на фронт, обивая пороги Георгиевского райвоенкомата. Среди своих друзей Николай был самым младшим, старше всех был 23-летний парень по кличке «Летчик». Он на самом деле был пилотом, имел звание младшего лейтенанта, но перед войной был признан негодным к военной службе. Молодые люди вели замкнутый образ жизни, часто исчезали из Марьинской. Как-то раз они захватили (неизвестно, по чьему заданию) и расстреляли без суда и следствия русскую девушку, работавшую в гестапо секретарем. Ранее она была связной в партизанском отряде, скрывавшемся в плавнях Чаграйского водохранилища, что лежит на границе между Ставропольским краем и Калмыкией. Начав «новую жизнь», она, наверное, выдала кого-нибудь из партизанских активистов. «Народные мстители» были схвачены гестаповцами и полицаями на месте казни. Потом я видел кадры кинохроники о зверствах фашистов на Северном Кавказе, в том числе гроб с телом Николая, рыдающую тетю Настю. Николай похоронен в городе Пятигорске, в братской могиле, где сейчас горит Вечный огонь и находится пост № 1. Почетным часовым этого поста являюсь и я.

Нам пришлось жить среди немцев до 13 января 1943 года. Каждый приноравливался к ним по-своему. Особенно непросто было на оккупированной врагом земле женщинам, которые, как писал в популярном романе «Щит и меч» Вадим Михайлович Кожевников, стремились любыми способами скрыть свою молодость, миловидность, женственность. «Бедность, убогость их одежды, — подчеркивал писатель, — не всегда были следствием одной только нищеты, в которую немцы ввергли население. Часто старящий, уродливый траур был тщательно продуман». Наверное, так же выглядели многие наши станичницы, в том числе и моя мама.

В мае 1943-го нашу семью опять посетило горе. В городе Орджоникидзе умерла моя бабушка по материнской линии, Пелагея, супруга Андрея Ивановича Акулова. Дед с тощей котомкой за плечами заявился к нам в Марьинскую: «Хочу жить с вами!» А маме было тогда всего 37, ей еще самой надо было устраиваться в жизни. Делать нечего: мама приняла деятельное участие в судьбе овдовевшего отца. Она нашла ему женщину по имени Евдокия, которая никогда до этого не была замужем. «Молодые» понравились друг другу, поженились, и дед снова уехал в Орджоникидзе, хотя, как мне кажется, против своего желания.

После оккупации жизнь наша в Марьинской налаживалась с трудом. Мама, которой нелегко было одной с двумя детьми, решила отправить меня на лето к деду. Тогда-то я впервые и увидел поезд. По мнению Зигмунда Фрейда, мальчики обыкновенно