Человек в шинели - Фёдор Андреевич Третьяков Страница 10

Таяли ряды защитников высоты. На дно окопа свалился Адаев, раскинув руки, не шевелясь, лежал Лебедев. Ранило еще нескольких бойцов. А вскоре случилась беда: умолкло подбитое орудие, из которого в начале боя ловко стрелял расторопный сержант. Но высота держалась…　

И вдруг Жиронкин заметил: как-то странно ведут себя враги, уж больно нагло лезут вперед, громко кричат, переругиваются между собой.　

— Товарищи! Немцы пьяные… — крикнул он по цепи, словно это могло облегчить положение взвода.　

Все ближе и ближе гитлеровцы подбирались к вершине. Уже не один десяток их уложили автоматчики Ликоров и Дремов, еще одна самоходка была подбита бронебойщиками, а фашисты продолжали наседать. Вот они поднялись в атаку, и хотя врагов было во много раз больше, не дрогнули советские богатыри. Свинцовый заслон наших пулеметов и автоматов был настолько плотным, а попадания гранат такими меткими, что врагу снова не удалось прорваться.　

Так захлебнулась вторая атака. Но она была не последней. Была и третья, и четвертая… Немцы хотели во что бы то ни стало овладеть высотой. Они не считались с потерями.　

Под вечер снова атака, пятая за день. На этот раз, правда, гитлеровцы наступали без танков, видимо рассчитывая на то, что и так сумеют сломить поредевший гарнизон защитников высоты. Взвод Жиронкина смог встретить их только гранатами. Больше у бойцов ничего не оставалось. Опустели автоматные диски, легкими стали подсумки: почти не было патронов. Но когда немцы подползли метров на двадцать пять, с вершины одна за другой полетели гранаты. Бросать сверху было выгодно: даже если «промазал», то граната, катясь по склону, все равно найдет, кого поразить.　

Это был отчаянный поединок: смерть заглядывала в глаза каждому. Несколько сот озлобленных лютых врагов и человек двадцать усталых, израненных наших воинов…　

Неравная борьба шла теперь в открытую. Немцы видели: наших немного, но взять их трудно. Враги были так близко, что советские воины били в упор, на выбор. Бросив гранату, приходилось падать в окоп, чтобы не поранило осколками.　

С дикими воплями подбирались к вершине пьяные гитлеровцы, а наши продолжали забрасывать их гранатами. Лица солдат почернели от копоти и пыли, движения стали резкими, торопливыми — чувствовалось колоссальное физическое напряжение. Несмотря на холодный ветреный день, бойцам было жарко… Некоторые из них даже сбросили шинели и шапки-ушанки.　

Таков был этот тяжелый ближний бой за высоту 173,1. Взвод выстоял. Гитлеровцы снова откатились. Гранаты решили исход схватки. Правда, теперь и их больше не осталось. Этого, к счастью, не знали враги.

* * *

Вечером остатки взвода Жиронкина вывели с переднего края. Все герои были представлены к наградам. На высоту пришел стрелковый батальон другого полка. А на рассвете на командный пункт разведчики привели пленного немецкого офицера. Краснощекий, коротконогий, не по годам малоподвижный фашист походил скорее на базарную бабу-торговку. Старый клетчатый платок окутывал большую рыжеволосую голову. Из-под очков в металлической оправе настороженно моргали серые слезящиеся глаза.　

Немец имел жалкий вид и был так напуган, что, взглянув на командира полка Ковнерова, высокого, широкоплечего богатыря, затрясся, словно в лихорадке.

— Я всье, всье оказать, — коверкая русские слова, начал он. — Всье, только жизн…　

Как выяснилось, это был майор — командир батальона, пять раз неудачно штурмовавшего вчера высоту.　

— Ого, очень кстати! — оживился полковник Ковнеров, когда переводчик прочитал документы пленного. — Пусть рассказывает все, только не врет… Спроси номер дивизии, какие потери. Узнай, почему так упорствуют?..　

Пленный отвечал тоненьким голоском, который часто срывался.　

— Дайте ему воды, а то еще расплачется, — брезгливо бросил Ковнеров. — Да пусть снимет с головы платок: противно смотреть.　

Гитлеровец обнажил рыжую голову. Ему подали кружку с водой. После нескольких глотков голос немца немного окреп, стал тверже. Допрос затянулся… Известные штабу полка сведения о противнике совпадали с показаниями пленного офицера.　

Немец рассказал о частях, действующих против нашей дивизии, сколько солдат вчера атаковало высоту. Назвал потери: они были очень внушительны. Пленный волновался, краснел. Он говорил о непорядках в полку, о плохом настроении своих солдат, о письмах, какие получают они из дому.　

В заключение немецкий майор дал нелестный отзыв о своем командире полка, полковнике Швайцере.　

— Когда батальон получил приказ захватить высоту, — переводил переводчик слова пленного, — мои солдаты заявили: не пойдем, русские уничтожат нас всех. Пришлось выдать увеличенную порцию спирта и гнать силой. Но это не помогло: от батальона почти ничего не осталось. А вечером меня вызвал Швайцер и отстранил от командования. Он сказал: плохо воюю.

Я вышел из землянки, на душе было тяжело, не знал, куда деться. Пошел по кустарнику, тут меня и схватили.　

— Сожалеете об этом? — спросил через переводчика Ковнеров.　

— Теперь нет. Мы проиграли войну, — ответил майор. — Я давно это понял… Понял — Россию победить нельзя. У нас несгибаемый, твердый народ. Когда- то в институте изучал историю. Помню разгром шведов, гибель армии Наполеона, гражданскую войну в России. Вы били всех. И вот теперь Гитлера… — Он вздохнул и горестно закончил: — Не один месяц я на русской земле, но характер ваш для меня все же непонятен…　

— Пора бы уже понять, — заметил командир полка и кивнул переводчику: — Это не переводи, бесполезно…　

На походном столике затрещал телефон. Ковнеров взял трубку. Докладывал командир второго батальона. Лицо полковника просветлело.　

— Что? Что? — выкрикивал он улыбаясь. — Уходят от высоты? Хорошо!.. Значит, всыпали крепко!　

Радостный и взволнованный, командир полка поднялся из-за небольшого столика и зашагал по землянке. Она была маленькая: четыре шага вперед, столько же обратно. «Значит, высота оказалась гитлеровцам не по зубам? Хорошо… Очень хорошо!» — тихо приговаривал Ковнеров… А мысли его сейчас уже нацеливались на то, как сделать, чтобы на участке полка прорвать вторую полосу вражеской обороны.　

В углу землянки с поникшей головой стоял пленный майор. Для него теперь все было кончено — он больше не командир, а его батальон полег на скатах высоты, имя которой — 173,1.

АНЮТА

Весна шагала по фронту. Морозные утра уступали　

место солнечным теплым дням. В лесу еще лежал снег, пахло прелыми листьями, а на проталинах под первыми апрельскими лучами солнца уже пробивалась зелень.　

Но войны не касалось пробуждение природы: бой разгорелся с утра. Врагу удалось обойти наши позиции с флангов, и стрелковая рота,