Лабиринт мертвеца - Евгений Всеволодович Рудашевский Страница 16

подготовить материалы для семинара филокартистов. Я согласилась немножко постоять за кассой, но покупателей встречала с негодованием, потому что пятница была днём, когда мама пекла корзиночки с повидлом, а кремовую розочку для них взбивала из дорогущего новозеландского масла. Нераспроданные корзиночки доставались мне, и я мысленно молила покупателей не подходить к холодильной витрине.

За кассу встала наша соседка по Безымянному переулку, иногда помогавшая маме в «Ратсхофе», и я помчалась к себе в мансарду, однако на лестничной площадке второго этажа меня перехватила бабушка Нинель. Ей позвонила двоюродная сестра из Полесска, Тамара Кузьминична, и пришлось включить четыре домашних телефона на громкую связь. Тамара Кузьминична вещала на весь дом, а мы на разных этажах по очереди поддерживали с ней разговор – в одиночку бабушка с двоюродной сестрой не справлялась. Неожиданная смена собеседника Тамару Кузьминичну не смущала. Наверное, ей представлялось, что мы дружно сидим у телефона. Перебивать её и тем более обрывать с ней разговор не стоило. Она могла обидеться. Обидевшись, Тамара Кузьминична приезжала к нам в гости, а этого следовало избегать любой ценой. Мы лишь изредка поддакивали, восклицали: «Ну надо же!» – или задавали короткие уместные вопросы, поэтому не слишком отвлекались от своих дел.

Когда я подменила бабушку, Тамара Кузьминична жаловалась на таксистов. На днях она вызвала машину до дачи, и водитель оказался до того бестолковым, что ему весь путь до Сосновки диктовал диспетчер – проговаривал самые очевидные повороты, а главное, так спокойно, вежливо: «Через двести метров поверните налево», «Прямо – три километра», «Вы приехали». Тамара Кузьминична испугалась, что водитель ей попался умственно отсталый, и тряслась на заднем сиденье от страха, а под конец высказала водителю всё, что о нём думала. Тамара Кузьминична продолжала возмущаться, а я едва сдерживала смех. Хотела объяснить, что в машине она слышала не диспетчера, а навигатор, но Тамара Кузьминична вдруг заговорила про пуховые куртки, и я не стала ей мешать. Вообще, слушать её было весело. Порой она не выговаривала сложные слова и переиначивала их на свой лад – могла бы составить собственный словарик с «курокодами» вместо «кьюаркодов», «падемией» вместо «пандемии» и «штампом вируса» вместо «штамма». Вечно у неё кто-нибудь учился в «регистратуре», то есть в «магистратуре», испытывал «энтуазизм» и ходил жаловаться в «мунипуцитет».

Я открыла «Оцеолу», чтобы пробежаться по тексту перед встречей с Настей и Гаммером, а Тамара Кузьминична заявила, что из-за коровируса и американских санации в Петербурге скоро закроют финскую «Лапландию», начнутся страшные распродажи и нужно будет не щёлкать клювом – ехать в Светлогорск за пуховиками.

– Запиши их телефон!

– Записываю, – сказала я.

– Нина, и ты запиши, – обратилась она к бабушке.

– Мы все записываем, – заверила я Тамару Кузьминичну и действительно записала.

Тамара Кузьминична вновь заговорила про Сосновку и сказала, что там всё готово к мусорной вечеринке. Дача была перевалочным пунктом для нашего семейного барахла. Мы сами, наши родственники, дальние и близкие, жившие в Калининграде, Полесске и Советске, свозили туда рухлядь, которую пока было жалко выбросить, вроде подпорченной мебели, полысевших ковров, не до конца сломавшейся техники или красивого, такого удобного, но совершенно непонятно для чего нужного ящичка из-под бельгийских шоколадок. Потом мы собирались на даче и устраивали там мусорную вечеринку: жарили шашлыки и заказывали контейнер для достаточно отлежавшегося хлама. Тамара Кузьминична говорила про Сосновку, когда в трубке раздался папин голос. Папа, сидя в кабинете, перехватил у меня эстафету и сказал Тамаре Кузьминичне, что мусорная вечеринка состоится в июле.

Я вскочила со стула, но меня поймал дедушка. Он где-то потерял очки, и мне пришлось их искать. Я носилась по лестнице, заглядывала в комнаты. Всюду звучал голос Тамары Кузьминичны, у дедушки кричал телевизор, в комнате родителей бубнили повара из кулинарного подкаста, а снизу доносился гомон покупателей. Я ещё искала дедушкины очки, когда мне из библиотеки позвонила Людмила Степановна – напомнила, что завтра на двенадцать запланирован мастер-класс по посткроссингу. Я совсем забыла! Пообещала первоклашкам украсить открытки бабочкой из лепестков гвоздики, цветков чёрной бузины и усиков винограда. У меня было всё, кроме усиков винограда, и я не знала, где их раздобыть. Людмила Степановна продолжала что-то спрашивать про мастер-класс, а я на лестнице столкнулась с Гаммером и Настей. Они пришли обсуждать Майн Рида, и Настя привела Глеба – моего нового соседа по Безымянному переулку и нашего с Настей нового одноклассника. У меня голова пошла кругом!

Глеб с недоумением уставился на телефон, из которого доносился голос Тамары Кузьминичны. Я попросила Настю с Гаммером по возможности поддержать разговор – Тамара Кузьминична обрадовалась бы, узнав, что её слушают даже мои друзья, – и понеслась дальше. Нашла дедушкины очки, придумала вместо бабочки склеить сливу и так обойтись без усиков винограда, убедилась, что бабушка отдохнула и вернулась к разговору с двоюродной сестрой, перезвонила Людмиле Степановне и подтвердила, что мастер-класс состоится, потом взлетела на верхний чердак и рухнула на постеленный возле журнального столика плед.

– Безумный день!

Настя заказала нам из ((Британники» по громадному бургеру с говяжьей котлетой и коротенько пересказала Глебу историю «я таджика».

Кажется, Глеб не слишком обрадовался переезду в новый город и в школе вёл себя нелюдимо, однако Настя с ним познакомилась, и теперь они иногда гуляли по Калининграду. Настя при желании могла познакомиться с кем угодно, а Глеб ей сразу понравился. Он ходил в сером пальто и чёрных кожаных ботинках, носил очки в тоненькой оправе «Молескин» и даже в солнечную погоду брал на улицу зонтик, не очень-то доверяя калининградской погоде. Он был младше меня на полгода, но выглядел значительно старше – больше напоминал первокурсника, чем девятиклассника. Они с Настей неплохо смотрелись бы за столиком в каком-нибудь «Порт-о-Кофе». Сейчас Глеб, одетый в чёрные брюки и синюю водолазку, стоял в нашей штаб-квартире и явно не знал, куда приткнуться. На пляжных стульях сидели Гаммер и Настя, а дедушкин табурет Глеба как-то не прельстил. Он заложил руки в карманы брюк и, скрестив ноги, присел на краешек деревянного ящика с открытками. Сделал это, надо признать, довольно изящно.

Глеб в целом уловил суть нашего расследования. Пока Настя рассказывала ему о трёх разных штемпелях, марке с виноградом и пляже с коровами, я почувствовала, как глупо всё это звучит. «И чудненько! – подумала я. – Так даже веселее».

Глеб никак не прокомментировал нашу идею прочитать именно «Оцеолу». Я начала пересказывать роман, но тут приехал заказ из «Британники». Настя по айфону уговорила курьера подняться на чердак и пообещала ему, что будет в маске, потом