Тайна на шестерых - Эдуард Янович Салениек Страница 4

Склонила ветви — тихо внемлет…

Дальше в его стихах и жаворонок застыл неподвижно в воздухе, и пчела забыла про медоносный цветок, а дорожный столб повел себя уж и вовсе непонятно. Он, бедняга, тяжко вздохнул.

Что же случилось? Откуда вдруг такие чудеса? Оказывается, это песня Инты околдовала все окрест.

Шутки шутками, однако талант юной певицы был неоспорим. А вот Нолду приходилось опасаться, чтобы кто-нибудь ненароком не подслушал его так называемое пение. Как-то раз в лесной чаще, собирая орехи, он затянул было неосторожно:

Что хлопочешь, что хлопочешь, петушок?

Лишь мелькает, лишь мелькает гребешок…

И тут же мимо него со страшным визгом пронеслись девочки из младших классов. Они кричали на весь лес, дурачились: «Спасайтесь, кто может! Леший!»

Но было у Нолда и Инты и много общего. Например, когда они ели из общей миски, каждый незаметно старался пораньше отложить в сторону ложку — пусть доедает другой. Вернувшись из лесу с ягодами, брат и сестра наперебой угощали бабушку. И оба любили читать — тоже ведь немаловажное сходство!

4

Самым любимым месяцем Инты был июнь. Во-первых, в июне кончался учебный год, и классная руководительница объявляла, что отличница Инта Думбрис переводится в следующий класс — нынче уже в седьмой. Правда, вертушка Лиените с первого сентября начинала твердить: «Вот Инте-то за учебу беспокоиться нечего, она и так знает, что весной ее опять будут хвалить!» Да и сама Инта уверена, что ни в письме ничего не напутает, ни со счета не собьется. Но как все-таки приятно услышать ровный, чуть торжественный голос старой учительницы:

— Инта Думбрис. Латышский: устно — пять, письменно — пять…

И так далее с тем же неизменным «пять».

Во-вторых, в июне празднуют Лиго, самый веселый праздник в году. Прошлым летом, после окончания войны, его отпраздновали особенно шумно: яркие костры, венки из свежих трав и дубовых веток, игры и песни без конца.

Вот только с венками у Инты никак не ладилось. Все получались такие, что хоть забрасывай в темный угол, подальше от людских глаз. Выручал Нолд, молча приходил сестре на помощь. И никому ни словечка, что ее венки больше похожи на жгуты.

Зато когда начинали свой спор певуньи, тут уж Инта не уступала даже взрослым девицам.

В-третьих, в июне, а именно двадцатого числа, у Думбрисов праздновали день рождения Инты. Может быть, словечко «праздновали» лучше заменить более скромным «отмечали»? Двадцатого июня, как и в прочие летние дни, девочка пасла скот, отбивалась от комаров, отгоняла назойливых оводов от своих четвероногих подопечных. Зато в этот день домашние одаривали новорожденную, кто чем мог. В прошлом году, например, отец раздобыл книгу Виктора Гюго «Собор Парижской богоматери», которую ей давно хотелось иметь. Мать подарила вышитый платочек, бабушка — круг домашнего сыра с тмином, дедушка — лубяную маску из липы, причудливую козью морду, которую он сам вырезал втайне от внучки. Ну, а Нолд нарисовал для нее картину. Ах, какая это была картина! Смотришь издали: вроде кот, как и задумано художником. А подойдешь ближе — не поймешь что. И не кот, и не собака — ошалелый сверчок, выскочивший из горячей золы.

Но, откровенно говоря, домашние забывчивы, сами никогда вовремя не вспомнят, что двадцатое уже на носу и пора готовить подарки. А прямо напомнить тоже неловко. И вот что придумала Инта в прошлом году: управилась пораньше с обедом, посадила кота к себе на колени и принялась при других вместе с ним листать календарь:

— Хочешь, котишка, научу тебя читать? Смотри: вот пятница, вот суббота, воскресенье… А это числа: первое июня, второе, третье…

Когда она дошла до двадцатого, дедушка спохватился:

— Ох, внученька, как же так! Чуть твой день не прозевали!

И как бы ни был скромен этот «ее день» в ряду всех других дней, он светил Инте, как яркая звездочка, как ласковый солнечный зайчик.

Но вот в этом году в жизни Инты, и не только ее одной, произошли такие неожиданные осложнения, события понеслись таким бурным потоком, что день рождения волей-неволей был совершенно забыт.

5

В одулейской школе седьмого класса еще нет — его решено открыть осенью. А пока будущие семиклассники вместе с другими школьниками и родителями собрались восьмого июня на торжественное собрание, посвященное окончанию учебного года. Ребята сыграли небольшую пьеску, спели несколько песен, прочитали стихи. Затем общий обед, а после него — игры и танцы.

Инта не только певунья; в играх она тоже ловка. Несется по прямой и — раз! — в сторону: попробуй поймай! Или нырнет за спины других — и не видно ее, не слышно.

Нолд же, наоборот, когда начинались игры, обычно исчезал потихоньку, иначе ему, тяжеловатому на подъем, туго пришлось бы под градом веселых шуток.

Вечером в школу потянулась окрестная молодежь. Несмело взлетел смычок над скрипкой, простуженно забасил аккордеон. Тотчас же от группы школьниц отделилась Айна Скрутул, наряженная по случаю праздника особенно ярко и цветасто, будто размалеванный петушок на гребне крыши. Со сладкой улыбкой вышла на середину зала, напевая довольно громко:

Сухих три лепестка

И карточка в альбоме —

Страдаю я одна

Здесь, в опустевшем доме…

Таких душещипательных песенок развелось за время гитлеровской оккупации словно мокриц в сыром углу.

Одна из подружек ухватила Инту за рукав:

— Пошли танцевать!

— Иди сама, — отмахнулась Инта. — Ты же знаешь: я не умею.

— Да ну, идем же, идем! — уговаривала подружка. — Что тут особенного? Шаг вперед… Поворот… Пристукнуть каблучком… Еще шажок…

У Айны рот до ушей:

— Что пристала к ней, Мице? — И повернулась ко взрослым парням, пусть те слышат: — Всем известно, что она косолапая.

Айна выглядела гораздо старше своих пятнадцати лет и, зная это, нарочно вертелась на виду у взрослых парней. На толстых белых, словно фарфоровых, щеках от возбуждения горел ярко-красный румянец, она с нетерпением ждала, когда же ее пригласят танцевать.

Инта подошла к старой учительнице: может быть, опять начать игры? Но та тихо ответила:

— Пусть теперь повеселятся те, кто повзрослей.

Девочка вышла на школьный двор. Какие тут запахи, какой легкий воздух! Сирень, правда, уже отцветает, зато входят в силу ароматные маттиолы и резеда.

— Инта, споем! — На руках у нее повисли две смеющиеся проказницы из младших классов. — Ну, ту, знаешь!

Петь Инту не нужно упрашивать. Она откашлялась с деланной важностью, и три голоса завели:

Старый