Тайна на шестерых - Эдуард Янович Салениек Страница 23

— Само собой… Каждому жить охота.

— Чего мямлишь? — подгоняла его Дарта. — Выкладывай поскорей. Начни с самого главного.

Скрутул снова пожал плечами — они у него были подвижнее, чем язык.

— А что главное? Все главное.

— Вот, пожалуйста, он уже главное разучился отличать! Нет, видит бог, коммунисты не так уж неправы, когда издеваются над вашими усохшими мозгами!

Хозяина это задело за живое.

— Дарта! — с упреком вымолвил он. Хотел что-то добавить, убедительное и сильное, но, пожевав губами, лишь произнес еще раз: — Дарта! — И все.

Упреки на Скрутулиху не подействовали.

— Заруби у себя на носу, — пояснила она, четко разделяя слова. — Самым главным всегда было, есть и будет: когда же нас избавят от красных?

— Ну… Они… там, в лесу… Они ждут… На войну надеются… Должна вот-вот начаться…

— Ах, надеются! Ждут и надеются — скажи на милость!.. Этак можно донадеяться до того, что из камней почнут муку молоть.

Скрутул беспомощно развел руками: дескать, что я могу еще сказать?

— А почему они Лапиню до сих пор глотку не перегрызли — спросил?

— Как же… Только Кюзул удивляется: чего ты так взъелась на этого одноногого? Какой-то инвалидишка убогий…

— Пшел, пшел! Тебя только здесь не хватало! — Скрутулиха, заметив под столом кота, в сердцах пнула его тяжелым башмаком. Кот мяукнул недобрым голосом и выскочил, как мяч, в открытое окно. — Инвалидишка убогий! Да этот твой убогий — самый что ни на есть заядлый подстрекатель! Увидит кого — сразу давай подбивать: откроем да откроем кооперативное общество. А откроют, тогда пиши пропало: и наш локомобиль с молотилкой, и наша картофелекопалка — всем нашим машинам капут! А без машин кому мы нужны? Кого на наши поля заманишь? Придется самим потеть и мучиться, как последним батракам, как рабам ничтожнейшим: тут тебе и пшеница, и сенокос, и дрова, и навоз… И ведь предупреждали его, проклятого, грозили — все напрасно! — Разгневанная Скрутулиха потрясала кулаками. — Нет, смерть ему, красному, смерть!

— Кюзул говорит: «Лапиня к ногтю — вместо него другие придут, порасторопнее. Этот-то хоть на одной ноге…»

— Пока еще придут! Всё выгадаем годок.

— Верно, мамочка! — Айна, вспомнив про свой позор в школьном дворе, сердито пристукнула ножкой.

— Слышишь? — указала на нее мать. — Ребенку и тому понятно!

— Да обещал Кюзул, я же говорю… — Язык тяжело ворочался во рту Скрутула. — Обещал твердо, срок только дай. Чтобы этот листик[14] сорвать, надо к дереву незаметно подобраться. А то как бы собаки не взлаяли.

— Да у них и собак-то нет! — не удержался Ульрих. Отец холодно взглянул на сына.

— Глуп ты у меня… как башмак. Пьянчужка ты у меня… Пивоглот… Разве я о таких собаках? Я о двуногих. Даже сосунку было бы ясно.

Дарта вступилась за своего любимца:

— Чего с ребенком спор заводишь!

— Ребеночек! Семнадцать лет… Так вот, придется Айне им кое в чем помочь.

— Я могу! Я все могу!

Айна, подражая матери, гордо откинула голову. Скрутулу это пришлось по душе.

— Ты у меня славная! — Он окинул ее внимательным взглядом. — Эге, да тебе свободно можно дать все семнадцать, а то и восемнадцать. Что ж, у добрых родителей росла на добрых хлебах…

— У крынки со сметаной, — вставил ревнивый брат.

— А тебе кто мешал? — взялся за него отец. — Дружил бы со сметаной, вместо того чтобы пиво ведрами хлестать, был бы не слабее Курбада[15].

— Тихо! — прикрикнула Дарта. — По очереди! Выгрузи сначала один мешок, а уж потом принимайся за другой!

— Кюзул говорит: Айне надо побольше дружить с ними… ну, с такими-сякими. А создадут в Одулее комсомол — пусть вступит.

— Фуй! Только не это! — Мать вздрогнула всем своим крупным телом. — Чтобы потом наши вздернули бы на сосне?

Теперь уже Скрутул усмехнулся, чувствуя свое превосходство. Ему там, в лесу, все хорошо растолковали.

— Когда во Франции была Варфоломеевская ночь… Тысячам там свернули голову, но при убое не ошиблись. Да!.. Айна, сказал Кюзул, будет… Погоди, как он сказал? Смелый разведчик лесных рыцарей в спальне врага — так он сказал.

— Может, в стане врага? — У Айны загорелись щеки.

— В стане — во-во! Так я и говорю.

Скрутулиха сердито сопела. Наконец, покусывая губы, произнесла:

— Ишь придумали! Пусть дети Скрутулов геройствуют. А они сами? Устроились в лесу, как на курорте, попивают спиртное, греются на солнышке. Паразиты!.. Что это даст, что даст, если наша Айна станет дружить с нищенками?

Скрутул пробурчал, все еще наслаждаясь чувством превосходства над женой — такие минуты выпадали не часто.

— Что это даст?.. А разузнать все, а разнюхать?.. А еще… — Он замолк.

Жена всей грудью налегла на стол.

— Давай побыстрее! Тяни тут из него щипцами каждое слово!

— А еще… Тысячу рублей! — выпалил Том Скрутул.

Значение этих слов было ясным, слишком даже ясным. Дарта отпрянула от стола.

— Давай только им да давай! Сыпь да сыпь, как в бездонную бочку! Что я — сама деньги печатаю? — расшумелась она. — Так бы и сказал этому Альфонсу Кюзулу прямо в бесстыжие очи!

— А толку-то? — Скрутул вздохнул. — Твой будущий зятек, о чем бы ни говорил, все равно к деньгам вернется. Вот достань и доставь, доставь и достань! Может, у меня в огороде тыквы растут, рублями начиненные?

— Может, из коровьего вымени золотые дукаты сыплются мне в подойник?

На сей раз они были единодушны.

— Я чуть было там не разрыдался

— А он что?

— А он… — Скрутул высморкался. — Говорит, крокодиловы, мол, это слезы. Мало, мол, набили карманы при Гитлере? Мол, он, Кюзул, кровь свою отдает, а Скрутулы из-за каких-то грошей тарарам поднимают. Не зря, мол, большевики их кулаками прозвали…

Но сколько Скрутул ни плакался, сколько ни возмущался, было ясно: придется, ой придется отправлять в лес ту тысячу.

Дарта поднялась.

— А теперь иди! Пятнистый поросенок опять вывернул загородку.

Скрутул потеребил бородку:

— Вот теперь-то у меня и осталось самое главное.

— Что ты говоришь! — Жена радостно всплеснула руками. — Значит, правда, правда, что американские корабли появились в Лиепае?

— Правда, женушка, истинная правда… — пропел Скрутул елейным голоском. И тут же с такой силой треснул кулаком об стол, что одна из священных книг подпрыгнула и свалилась на пол. — Сколько раз я тебе говорил: дай этому Маду крупицей больше, чтобы у него терпение не лопнуло!

Дарта побледнела.

— С Лапинем снюхался?

— Кюзул пристал как банный лист: «На вашего пастуха можно положиться? Верный ли?» Что бы ты ему ответила?

— Я-то? — К Скрутулихе опять вернулось самообладание, она свысока посмотрела на мужа: — Он у нас вышколен, как щенок.