Скарабей сердца - Савиор Пиротта Страница 2

– Пей! – приказал старик Абанубу. Он наблюдал, как мальчик нехотя пьёт, но свою чашу поставил на стол, так и не поднеся к губам. Глаза Абануба почти немедленно остекленели, и он начал покачиваться.

– Господин… – произнёс он.

Старик открыл деревянную шкатулку и вынул из неё золотой амулет в форме двух змей с переплетёнными хвостами. Он поднял амулет, и драгоценные камни на месте змеиных глаз сверкнули чёрным и зелёным, цветами смерти и разрушения. Когда он повесил амулет на шею Абануба, слегка запахло обожжённой кожей, и мальчик содрогнулся, но не сделал попыток снять змей. Он просто глядел перед собой.

Змеи вокруг его шеи выглядели так, словно пожирали друг друга.

– Выпей ещё и повторяй за мной, – велел старик. – За Хеку. Да наполнит его древняя магия нашу жизнь в Чёрной земле, и да поможет она нам в последний час.

– За Хеку, да наполнит он… – попытался повторить Абануб, но язык у него заплетался.

– Посмотри мне в глаза, – приказал старик, наклонившись к Абанубу так близко, что смог видеть своё отражение в тёмных зрачках мальчика. – Слушай меня и повинуйся…

Губы Абануба зашевелились, но он не издал ни звука.

– Идеально, – со смешком сказал старик, его голос напоминал мурлыканье опасного тигра. – А теперь слушай своего хозяина. У меня для тебя важное задание…

1. Гробница генерала

– Пора по домам, народ, – распорядитель сунул голову в дверной проём новой гробницы фараона. – Увидимся завтра на рассвете.

Ренни отложил кисть. Он рисовал иероглифы с самого восхода солнца, и его правая рука ныла от усталости.

– Твои иероглифы с каждым днём становятся всё лучше, – похвалил Ренни его дядя Пепи, передавая кисть, чтобы тот её почистил. – Молодец. Не забудь как следует закрыть краски и не ложись слишком поздно. Ты нужен мне завтра со свежей головой. Начнём рисовать Книгу врат.

Ренни был сеш кедут – так называли учеников художника. Его отец работал позолотчиком – тем, кто покрывает статуи и саркофаги сусальным золотом. Ренни надеялся пойти по его стопам, но отец внезапно умер, оставив его без наставника. К счастью, под крыло мальчика взял дядя Пепи. Он происходил из династии художников, занимавшихся украшением гробниц и храмов. Он учил Ренни рисовать, требуя, чтобы тот использовал красный мел, который он потом исправлял чёрным.

– Да, дядя, – послушно ответил Ренни. – Благодарю за возможность показать, на что я способен. Я быстро учусь под твоим руководством.

Дядя Пепи зашагал прочь по коридору, а Ренни стал мыть и сушить кисти, следя, чтобы каждая ворсинка была идеально чистой, а потом заворачивать их в ткань. Он привязал крышки к горшкам с краской и спрятал их в большую плетёную корзину. К тому времени, как мальчик закончил, коридор почти опустел.

– Мы идём на ужин к Ипи, – сообщил один из других учеников, всё ещё собирающий хозяйские принадлежности. – Не хочешь с нами?

Ренни помотал головой.

– Благодарю, но мне нужно прийти домой пораньше и потренироваться рисовать уток. Надеюсь, завтра дядя Пепи позволит мне порисовать их.

Другой ученик пожал плечами.

– Тогда увидимся утром.

Оставшись в одиночестве, Ренни поднял взгляд на большую картину, которую рисовал дядя. Она изображала фараона Рамсеса Великого с двойной короной Кемета, Чёрной земли[3], на голове, несущегося через пустыню на боевой колеснице. Вокруг него царил хаос битвы, той, в которой египетская армия одержала победу. Землю усеивали тела поверженных вражеских солдат. В воздухе кружили голодные стервятники с жадными глазами.

Даже в закатном свете цвета картины сияли, словно отполированные драгоценности. Угольно-чёрные глаза фараона. Царственные синева и золото его короны, символизирующие силу и власть! Красная кровь, капающая с клювов голодных стервятников, символизировала злость и победу. И яркая зелень пальм, нарисованных так, что казалось, будто ветер действительно треплет их остроконечные листья.

Ренни дотронулся до амулета в форме глаза Гора[4], свисавшего с заплетённого в косичку локона юности[5] у его виска. Это было самое ценное его имущество, передававшееся от отца к сыну сквозь поколения. Мать Ренни дала ему этот амулет в день, когда он покинул дом и отправился жить в деревню художников рядом с Долиной царей. «Он защитит тебя и принесёт удачу», – сказала она.

Ренни надеялся, что амулет защитит его сегодня, потому что другу он соврал. Он не мог пойти ужинать к Ипи вовсе не потому, что хотел порисовать уток. На самом деле его старший брат Маху велел ему ждать в гробнице, не попавшись никому на глаза.

У Маху был план, а его планы обычно сулили неприятности. Ренни надеялся, что волнуется зря. Может, Маху просто хотел осмотреть Долину царей, посещать которую было запрещено всем, кроме жрецов и художников, расписывающих гробницы.

Ища, где спрятаться, Ренни перетащил свою плетёную корзину за огромный глиняный кувшин. Кувшин был полон маслянистой воды и вонял мёртвой рыбой, но это было единственное укромное место в высеченном в скале коридоре.

Ренни ждал. Стемнело, и по гробнице разлился холодок. Ренни слышал самые разные жуткие звуки, о которых и не подозревал, когда было светло. Казалось, что по каменному полу что-то ползает. Ещё что-то, снаружи гробницы, попискивало и шипело.

По коже Ренни побежали мурашки. Неужели его обнаружила Меритсегер, богиня-змея? Неужели отправила своих змей наказать его за то, что он остался в долине ночью? Мальчик хотел уже набраться храбрости, вылезти из укрытия и убежать прочь, как вдруг услышал приближающиеся к гробнице шаги. Две пары ног топали в такт. Ренни съёжился за кувшином. Его сердце колотилось так громко, что он был уверен: кто бы ни приближался, они его услышат.

Шаги стихли у порога.

– Здесь всё чисто, – произнёс грубый мужской голос. Он явно принадлежал меджаю, стражнику, проверявшему, все ли работники покинули Долину царей.

– От этих открытых гробниц меня жуть берёт, – сказал второй голос. – Даже за тройное жалованье не зашёл бы в такую ночью.

– Мне от всей этой долины не по себе, – согласился первый. – Не могу дождаться, когда меня переведут в Куш[6].

Ренни облегчённо выдохнул, когда меджаи отправились дальше. Взошла луна, и её серебристый свет озарил гробницу.

Внезапно у порога раздался