Тайна на шестерых - Эдуард Янович Салениек Страница 18

— Поплачь, поплачь, легче станет, — советовал Гирт не без ехидства.

— Прямо комедия какая-то!.. Надо вперед, а он назад… Ничего, — храбрился парнишка, осторожно ощупывая лоб, — следующий раз так брошу, так брошу!..

Друзья понимали: Янке больно. Не стыдно тут и всплакнуть. Но он лишь твердил:

— Так брошу… Вот увидите!

Нолд собирался рассказать ребятам, что отыскал среди всякого хлама острие заржавленной косы. Осталось только наточить и приделать ее к жердинке подлиннее да еще завершить обучение черного Морица. Тогда он будет во всеоружии.

Но из-за злоключения с Янкой все это так и осталось не рассказанным.

4

— По скольку часов будем дежурить? И как: по одному или все сразу? — возобновил Нолд деловой разговор.

Полар осторожно поинтересовался:

— А сам ты что предлагаешь?

Нолд, меньше всех ростом, как-то невольно выдвинулся среди друзей на первый план. Может быть, потому, что ему принадлежала сама идея «Одулейских ребят»?

— По двое каждую ночь. Один с вечера до полуночи, другой с полуночи до рассвета.

Гирт не соглашался.

— Тогда уж лучше всю ночь целиком! Не знаю, как кто, но мы, Бояты, — из породы неспящих. Как-то на свадьбе у Спелтеров моя сестра протанцевала, не смыкая глаз, двое суток подряд. А я ведь мужчина.

— Так то Бояты! Ты у нас из этого рода один. — Янка Силис все еще держался за лоб. — Нолд правильно говорит: вдвоем или даже втроем. Только, чур, когда дождь — сразу домой бежать.

— Ты что, обалдел? — возмутился Витаут Алвик. — Домой — тоже придумал! Когда дождь, вот тогда и смотри в оба! В дождь бандитам легче всего подобраться к Лапиням.

— Еще насморк заработаешь…

— Погодите, где-то у нас дома старая плащ-палатка, — вспомнил Полар. — Я притащу, спрячем получше в кустах, чтобы наши все знали где.

— А если они… бандюги эти… если и они придут вдвоем или втроем, что тогда?

Нолд взглянул на солнце, не пора ли домой? Карл Алвик терпеливо ждал ответа на свой вопрос.

— Начнем дежурить — все выяснится. Главное — не спать! Чтобы глаза, как на шарнирах, все время туда-сюда, туда-сюда! Если уснешь, не только праща, автомат или даже пулемет тебе не поможет. — Нолд окинул друзей строгим взглядом. — И еще одно: дяде Петеру — ни звука!..

Уже расставаясь, Витаут Алвик сказал, морща лоб:

— Нам-то что, мы-то с Карлом уже давно ночуем в сарае. Выскользнем, как тени, — и ходу. А у вас как? Не выйдут неприятности дома?

— Ты что, полагаешь, Гирт Боят — маменькин сынок? — заносчиво выпалил парень, выпячивая грудь. — Я сам утром всех домашних бужу — вот!

Янка сказал:

— Мне тоже не страшно. Правда, до сих пор я спал в комнате. Ну что ж, раз надо так надо. Переедем на дачу.

— Где же твоя дача?

— А у меня их целых две. Одна — в баньке, другая — на сеновале.

Витаут Алвик напрасно беспокоился. Никто из его друзей не был маменькиным сынком, ни над кем отец с матерью не дрожали.

Перед тем как разойтись, Нолд еще раз напомнил:

— Дяде Петеру — ни-ни!

5

«Одулейские ребята» и не подозревали, что дядя Петер очень скоро раскрыл все их секреты. Много ли надо бывалому солдату! Разглядел с помощью своей волшебной «машины», а вернее сказать, сильного полевого бинокля бурное совещание на Кивитской горке, приметил разок–другой по вечерам прячущихся караульных недалеко от своего домика — и обо всем догадался.

Сын и мать щадили друг друга, старались не заговаривать на тревожившие обоих темы. И все же не смогли избежать важного разговора.

— Сын, нашла я тут в карманчике жакета записку… Как она туда попала — ума не приложу! Пишут, если еще будешь соваться в крестьянские дела, снесут тебе голову, как кочан капусты. Может, властям сообщить, в город?

— Ну, сообщим — что это даст? И без того известно: да, не всех бандитов еще переловили, прячутся и в Шершенище, и в других местах. И что кое-где богатеи оружие схоронили по кустам да ямам — тоже ни для кого не новость.

— Но ведь эти негодяи прямо в тебя пальцем тычут: распять его, распять!

— Пусть попробуют — я ведь им не тряпичная кукла! И не драгоценность какая-нибудь тоже, чтобы сберегать меня за семью замками в стальном сейфе. Я еще боец, мать! — Петер с силой пристукнул ногой. — Могу и за себя постоять, если придется, и за других… Да и к тому же беспокоиться нечего, — улыбнулся он. — Мы здесь с тобой под надежной охраной.

И рассказал матери все, что знал сам о своих тайных телохранителях.

В разгаре лета грозы бывают обычно днем. А тут после полуночи нагромоздились тяжелые тучи, молнии пошли одна за другой кроить черное небо. Небесная артиллерия открыла такой частый огонь, что земля дрожала без передышки.

Петер лежал с открытыми глазами. В руке у него нет-нет да и сверкнет красный глазок папиросы. Матери тоже не спится. Встала, скользнула к нему тенью.

— Ты говорил, где-то там ребятки неподалеку… Может, выйти, покликать? Отогреются, обсохнут…

Сын ответил не сразу:

— Нет, мать, не надо. Пусть закаляются! Мужчинами настоящими вырастут, добрыми коммунистами.

— Так жалко же…

— А будет ли толк, если прятать их от дождя, от жары, от жизни? Ну, станем кутать, кормить с ложечки. Вот и получатся парниковые недотроги… Да и не промокнут они, не бойся! Спрятались уже небось где-нибудь под стрехой. А если и плеснет им немного холодной водички за воротник, тоже невелика беда. Не сахарные, не растают! — И добавил после недолгого молчания: — Главное, что они уже сызмальства на верном пути. Ребята сами, без всякой подсказки, дежурят у домика инвалида, которому угрожают негодяи, — разве это не здорово!

6

Янка Силис, по примеру Нолда, тоже занялся боевой выучкой собаки. Шишка на лбу уже проходила, зато теперь у него обе руки были постоянно обмотаны марлей. Из всех видов дрессировки Янка выбрал самый трудный и опасный. Он сначала заставлял голодать своего Урриса, а затем дразнил его мелкими кусочками сала…

Полар тем временем готовил стрелы и одновременно налегал на ботанику, с завидным усердием изучая ядовитые растения Латвии. Несущих врагу скорую смерть среди них так и не удалось обнаружить, зато сама ботаника сильно заинтересовала парня. Полар (напомним к месту: в обыденной жизни — Артур Граудынь) все больше отдалялся от стихов. Теперь его речь была густо пересыпана новыми терминами: тычинки, пестики, пыльца…

Гирт Боят после долгих колебаний отложил в сторону топор