Рассказы о великих днях - Мануэль Владимирович Большинцов Страница 7

Серые сумерки за окном приметно сгустились. Из глухого переулочка показался статный, в яблоках конь, запряжённый в великолепную пролётку. На козлах, перебирая вожжи, важно восседал кучер. Лихач остановился на углу, как раз против окна.

— Ершов на месте, — тихо сообщила Авдеева Сталину.

Она волновалась. Ей казалось, что им уже пора ехать. Но Сталин спокойно курил трубку, ожидая часа, когда на улице окончательно стемнеет. В эту пору, в июле, хотя белые ночи в Петрограде уже кончились, сумерки тянутся очень долго.

Но вот наконец наступила ночь.

— Ну, — сказал Сталин, — теперь пора!

Владимир Ильич и товарищ Сталин попрощались со всеми. Матрос задержал руку Ленина в своей огромной ладони и, не скрывая тревоги, спросил:

— Владимир Ильич, а может, будет лучше, если вы поедете к нам в Кронштадт? Там вы будете как за каменной стеной…

Ленин сердечно пожал ему руку:

— Поблагодарите товарищей, но пока такой нужды нет.

— Да, пока такой нужды нет, — подтвердил Сталин и, прощаясь с моряком, добавил, пристально глядя ему в глаза: — Крепче там стойте!

— Есть крепче стоять! — твёрдо отчеканил матрос.

Они тихо прошли через соседнюю комнату, где на диване дремала мать. Она проснулась, когда в передней захлопнулась дверь.

У подъезда стояла пролётка с серым нетерпеливым конём. На козлах восседал кучер — товарищ Ершов.

Из подъезда быстро вышли Ленин и Сталин и сели в пролётку.

— Но-о, милый! — прикрикнул Ершов, и конь с места пошёл крупной рысью.

Авдеева, матрос и раненый Георгий стояли у окна, провожая пролётку глазами.

— Поехали, — сказала Светлана.

В комнату вошла мать:

— Почему же ты меня не разбудила? Я хотела попросить у доктора капли…

Все рассмеялись. Старушка удивлённо посмотрела на них.

— Мама, ты знаешь, кто это был? — Светлана обняла её за плечи. — Теперь я могу тебе сказать: ведь это был Ленин!

Письмо Ленина

Жарким июльским утром на небольшую дачную станцию прибыл пригородный поезд. Прибыл он из Петрограда. Из вагона вышло на платформу много разных людей, и среди них солдат. Самый обыкновенный солдат. Даже находившийся на платформе сыщик, который почти каждого солдата и всякого бедно одетого человека подозревал в том, что тот большевик, не обратил на этого солдата никакого внимания.

Но офицер, дежуривший на станции с отрядом юнкеров, всё-таки проверил у солдата документы. В те тревожные июльские дни у всех солдат на всех станциях обязательно проверяли документы.

— Как твоя фамилия?

— Ершов, господин поручик, — вытянувшись перед офицером, отвечал солдат.

— А сюда зачем приехал? — допытывался офицер.

— Рыбки захотелось, господин поручик, — простодушно признался солдат. — У меня здесь на озере дядюшка рыбалит.

— Ну, ступай, — милостиво разрешил офицер.

Ершов повернулся, как полагается, через левое плечо и зашагал по дороге, ведущей в лес. Шёл он размеренным, солдатским шагом и мурлыкал песенку:

Песня была такая весёлая, вид у солдата был такой безмятежный, что никому и в голову не могло прийти, как тревожился, как волновался на самом деле петроградский большевик Василий Тимофеевич Ершов. Всё время он беспокоился: и когда в Петрограде садился в поезд, и когда ехал в вагоне, и, особенно, когда проверял у него документы офицер. Даже сейчас, в лесу, ему всё ещё было тревожно: а вдруг за ним следят?

Большевику Ершову было поручено доставить письмо. Письмо товарища Сталина Владимиру Ильичу Ленину, скрывающемуся в этих местах.

Большое тихое озеро притаилось в самой глубине леса.

Ершову нужно было перебраться на тот берег. Лодку ему дали рыбаки, живущие здесь летом в ветхом сарайчике. Эти рыбаки — верные, испытанные товарищи. На них можно вполне положиться. Никто не пройдёт незамеченным на тот берег, никому постороннему они не дадут лодку.

— У нас лодка одна, да и та дырявая — потонете, — мрачно, чтобы напугать, говорили рыбаки решительно всем, кто просил у них лодку.

И все, конечно, отказывались — кому охота тонуть!..

Ершов грёб по-рыбацки — неторопливо, сильными рывками.

Целёхонькая, надёжно просмолённая лодка легко скользила по воде.

Подплыв к низкому безлюдному берегу, Ершов вылез, спрятал лодку в камышах, отломал от корявой, засохшей берёзки посошок и зашагал по тропинке.

У опушки леса — заросшая травой поляна. Чуть подальше — шалаш, крытый ветвями, камышом, листьями. Около самого входа — широкий пень, он служит столом склонившемуся над книгой Владимиру Ильичу. Ленин читал с карандашом в руках, часто делал отметки на полях, выписывал нужное на отдельном листке бумаги.

Услышав чьи-то шаги, Владимир Ильич зорко поглядел вдаль и сразу узнал в пересекающем полянку солдате Василия Ершова.

Ленин поднялся и пошёл навстречу, приветливо размахивая рукой:

— A-а, Ершов!

Тут Ершов уже не выдержал и побежал ему навстречу.

— Здравствуйте, Владимир Ильич! — вновь ощущая глубокую радость от того, что видит Ильича, громко произнёс Ершов.

— Вы не забыли — я здесь Константин Иванов, — предупредил Владимир Ильич, крепко пожимая ему руку. — Газеты привезли? Письмо от товарища Сталина привезли?

— Привёз, привёз, — повторял Ершов, довольный тем,