Лесные тропы - Евгений Васильевич Дубровский Страница 6

всего этого перелетные птицы, а летят, с непостижимой верностью отыскивая свой путь. Нельзя им не лететь. Скворцу сквозь бури и тысячи смертей необходимо перелететь через море для того, чтобы брызнуть песню на каком-то пучке прутьев у ящичка на шесте перед избушкой. Что такое? Неужели не нашлось нигде лучшего помещения? В стране тепла и света, среди роскошных цветов юга, только попискивает соловей, собирая червяков. А когда в темноте и сырости чахлого северного куста усядется соловьиха на гнездо, свитое на нижних ветках у самой грязи, то тут он, соловей, грянет свою великолепную трель.

Случается, что поспешат явиться певцы на таинственный зов северной земли. Прилетели, а есть нечего: нигде ни букашки. Кругом снег, лед, гибелью дышит морозная ночь. Так тут смерть? Назад скорей во все крылья!

Никогда так не бывает. Забиваются бедняги в какие-то тайники, отсиживаются там голодные, холодные, жалобно пищат, но не улетают. Они упорно ждут, они уверены, что получат то, из-за чего́ они сюда стремились: радость иметь гнездо и в нем пискунов птенцов.

Эта радость дается только северной землей. На юге нет бушующих празднеств весны. И чем дальше к северу лежит земля, тем ярче вспышка, тем сильнее звучит песня земли, освобожденной из ледяного плена.

Там, где в упорном сопротивлении лучам солнца долго лежат толстые льдины, там особенно громко поет земля в прозрачном сумраке весенней ночи. Над едва оттаявшей тундрой стон стоит во время прилета птиц.

Так все эти крики и свисты, зычное гоготанье и едва слышный писк, весь этот птичий гам — лишь голоса пернатых, слетевшихся в безлюдную глушь?

Конечно, птицы заметнее всех в весенней песне, но пустыни остаются пустынями в разных поясах земного шара. Поет только земля севера. Тут в великой песне много участников будто бы совсем немых, по-видимому даже неподвижных.

Весна гонит соки растений от корней к вершинам. На севере это движение стремительно. Тут множество хилых трав спешит отцвести, дать семя и увянуть в слишком короткий срок. Они чуть-чуть шелестят, травы, в буйном произрастании, и почки лопаются с едва слышным треском, быстро надуваясь на ветках. Крикливая возня птиц заглушает эти слабые звуки, но их очень много. Не служит ли почти неслышный шепот растений основой весеннего шума? И кто скажет, какие токи бегут, дрожа, в земле, проснувшейся от долгого холодного сна?

А чем-то могущественно привлекает она к себе множество свободных крылатых существ из других краев мира, властно пьянит, дурманит своих пернатых — все для того, чтобы их голосами спеть неисчислимо старую, но вечно юную песню обновленной земли.

БЕЛЬЧОК

Весной, в ту пору, когда березы оделись зеленым пухом, лесник, возвратясь с обхода, вынул из кармана и положил на стол двух маленьких светло-рыжих зверьков.

— Бельчата, — объяснил он детворе, обступившей стол. — Один-то плоховат, озяб, должно быть; ночь очень свежая была, — а другой ничего: веселый.

— А мама их где? — спросила старшая девочка.

— Мамку их куница съела, — сказал лесник. — Я видел только клочья шерсти и кровь около гнезда. Вот сироток и подобрал.

Трехлетний Иван потрогал зверюшку пальцем.

— Они совсем маленькие, даже молока не едят.

Этому горю помогли просто и скоро. Тряпочку свернули соской, обмакнули в подогретое молоко, и один бельчонок принялся жадно сосать. Другой соски не взял, попискивал чуть-чуть и к вечеру перестал дышать.

— Околел, — важно сказал Иван, — хоронить будем.

— Глупости, — заявила старшая, — никто белок не хоронит.

— А куда деваются околелые?

— Не говорят: «околелые». Надо говорить: «мертвые». Папа, куда деваются мертвые белки в лесу?

— Подбирают их волки, лисицы, вороны. Бельчонка снесите к оврагу, бросьте под куст и на другой день посмотрите — ничего там не будет.

Так и сделали. А живой бельчонок, насосавшись молока, сладко спал в корзинке с паклей. Через неделю его потыкали мордочкой в молоко, — он стал пить из блюдечка, а еще через десяток дней он, задрав пушистый хвост, сидел на задних лапах и, держа обеими передними сухарь, грыз его, весело поблескивая черными глазками.

— Бельчок стал рыжим, как наша Лизка, — сказал Никитка, — и уши новые у него растут.

— Это не уши, только кисточки на ушах — поправила Лиза. — Сам ничего не понимаешь, а дразнишься.

Бельчок да Бельчок, — только и слышалось в домике лесника. Забот и хлопот стало много. Строили клетку. Кто же не слыхал, что белка кружится в колесе? А вот попробуй-ка сделать такое колесо, чтобы оно плавно и легко вертелось.

Поспорили, поссорились, поругались, слегка подрались, все-таки смастерили клетку с колесом.

Когда в лесу засвистели иволги и красная земляника выглянула из травы, дети принесли домой пучки стеблей с ягодами, обрызганными росой. Тогда Бельчок перестал пить молоко, а при виде земляники не то пищал, не то свистел:

— Чик-чик-чик!

Клетка его не запиралась никогда, Бельчок прыгал по комнате, по кухне. На кота он очень смешно урчал, помириться с ним не мог, проворно удирал от него на шкаф и там фыркал испуганно и сердито. Собаки он не боялся.

— Орехов ему носите, — говорил лесник, — шишек еловых. Посмотрите, как он с ними распорядится.

Подняв за спиной пышный хвост, Бельчок усаживался с шишкой в передних лапах, щипал и грыз ее так, что от нее клочья летели.

— Сам серый стал Бельчок, точно мышь, а пузо белое. Отчего так? — спросил Ваня.

— Осень настала, — сказал лесник, — и заяц и лиса — все новые шубки надевают. Подожди, придет весна, опять порыжеет твой Бельчок.

Был у серого пушистого зверька очень страшный враг — лесничиха.

— Покоя нет от постреленка, — жаловалась она, — лазит, вертится, прыгает от зари до зари, и все свое: чик-чик. Щиплет, треплет все. Стружки, щепки какие-то, сор везде. Завели забаву, так сами и прибирайте. Верка, Лизка, что ж вы?

Бельчок любил книги. Не то, чтобы он их читал, нет, но он разрывал их на очень мелкие кусочки удивительно быстро. От рукавицы он зачем-то отгрыз палец, чулок разделил на три части и одну из них утащил к себе в гнездо.

Едва стаял снег, Бельчок похудел, стал скучать, спать днем. В серой шкурке его проступили рыжие клочья.

— Пачкает везде. Хоть бы околел, что ли, — ворчала лесничиха. — У меня работы без него много. Вы что же, девчонки, за своей обезьяной не смотрите?

Ни ягоды, ни грибы, ни орехи, ни свежее дыхание летнего леса не поправили дела. Бельчок хирел и вел себя все хуже и хуже. Зазолотились листья, потянулись на юг журавли. Приехал в гости