Музыка и музыканты - Галина Яковлевна Левашева Страница 6

любили. Вначале нравились и ее слова, которые в то далекое время звучали почти революционно, нравилась и мелодия — призывная, горячая, с упругим чеканным ритмом. Но затем слова песни устарели. «Веруй, надейся и жди...» Нет, не к этому нужно было призывать революционную молодежь; не ждать, а завоевывать нужно свободу, бороться за нее. Вот и родились в тюремной камере новые слова к знакомой и любимой мелодии. И как по-новому зажила она, словно вся расцветилась более сочными, более выразительными красками! Попробуйте сейчас спеть мелодию со старыми словами — вам покажется, что они не подходят к этому напеву, в котором чувствуется упорная, волевая поступь... Вперед! «Смело, товарищи, в ногу!»

Да, второе рождение песни стало более ярким, более значительным.

Именно эту песню — «Смело, товарищи, в ногу!» — очень любил Владимир Ильич Ленин; именно эту песню — со словами поэта-революционера Радина — пели бойцы революции.

Были у революции и другие песни — скорбные, траурные:

Замучен тяжелой неволей,

Ты славною смертью почил...

В борьбе за народное дело

Ты голову честно сложил...

Трагическая песня. Но вслушайтесь в ее мелодию. Ведь это марш, четкий и мужественный. В его суровом напеве слышна твердая и неуклонная поступь. Сквозь огромное горе и боль прорывается грозная революционная сила:

Но знаем, как знал ты, родимый,

Что скоро из наших костей

Поднимется мститель суровый

И будет он нас посильней!..

И эту песню очень любил Ленин. Ее автор — Григорий Александрович Мачтет — был писателем. За участие в революционном движении в 1876 году он был арестован. Тогда же царские палачи замучили в остроге молодого революционера, студента Чернышева. Его трагической гибели и посвятил Мачтет свое стихотворение «Замучен тяжелой неволей».

А «Варшавянка» и «Марсельеза» пришли к нам из-за рубежа. Русские революционеры приняли эти песни словно эстафету от революционеров Польши и Франции, Варшавы и Марселя.

Из Франции пришел в Россию и «Интернационал», который стал сейчас гимном нашей Коммунистической партии.

В трудное и тяжелое для народа время начиналась биография революционной песни. И вместе с народом прошла песня весь героический, славный путь.

...Тихо и затаенно звучит в рабочем клубе песня «Красное знамя». Так звучала она когда-то давно...

Мы путь земле укажем новый,

Владыкой мира будет труд!

А где-нибудь сейчас идет концерт. На большой, залитой светом сцене стоят люди, которые помнят то давнее время.

Торжественно звучат их голоса в притихшем зале:

Лейся вдаль, наш напев! Мчись кругом!

Над миром знамя наше реет

И несет клич борьбы, мести гром,

Семя грядущего сеет.

Выступает хор старых большевиков.

Ансамбль пионерской песни и пляски

А теперь, друзья, мне хочется рассказать вам о песнях моего пионерского детства и о композиторе, с именем которого связаны многие песни этих лет.

Наверное, вам не раз приходилось наблюдать такую картину: по шумной и людной улице идут навстречу друг другу два взрослых, солидных человека. Лица у них озабоченные, серьезные, вид деловой. Но вот один из них случайно поднял голову, увидел другого — и... сразу оба помолодели. Они останавливаются посредине тротуара, смеются, без конца повторяют: «А помнишь? А помнишь?» И так при этом откровенно, по-мальчишески радуются, что просто зависть берет.

Любой поймет — встретились друзья детства.

По разным городам нашей страны разъехались друзья моего пионерского детства. Но каждый раз, встречаясь, мы тоже без конца говорим друг другу «а помнишь», радуемся, молодеем и долго стоим на тротуаре, мешая прохожим.

И при этом всегда вспоминаем человека, который даже в нашем пионерском коллективе был самым молодым, хотя стукнуло ему в то время столько лет, сколько нам сейчас.

Было это в середине тридцатых годов. Нам, ленинградским пионерам, только что подарили в то время дворец. Он был ослепительно прекрасен, и просто не верилось, что мы действительно хозяева всего этого великолепия.

Мы принимали у себя во дворце наших взрослых гостей, усаживали их на шелковые кресла и диваны, водили по залам, гостиным, классам и мастерским. Мы были горды, счастливы; и песни, которые звучали тогда во дворце, тоже были песнями счастья.

Больше всех мы любили, пожалуй, песню, которую услышали впервые в кинофильме «Концерт Бетховена». Называлась она «Эх, хорошо!» И сейчас, наверное, многие ее знают и любят.

Нам нравились слова этой песни:

Эх, хорошо в стране советской жить,

Эх, хорошо страной любимым быть,

Эх, хорошо стране полезным быть,

Красный галстук с гордостью носить.

Мерить землю решительным шагом,

Помнить твердо заветы отцов.

Знай один лишь ответ,

Боевой наш привет:

Будь готов! Будь готов! Будь готов!

Нравилась и мелодия, стремительная и радостная, простая и певучая. И хотя полет на Луну был тогда еще вовсе недосягаемой мечтой, мы верили, что так оно и будет. Верили и пели:

Эх, хорошо бойцом отважным стать.

Эх, хорошо и на Луну слетать!

Эх, хорошо все книги прочитать,

Все рекорды в мире перегнать.

Я сказала, что эту песню мы любили больше всех. А впрочем, нет, была еще одна, и трудно сказать, которая из них звучала чаще. Кинофильм, в котором она появилась впервые, назывался «Дети капитана Гранта», речь в нем шла о временах, очень далеких от современности, а песня все же стала любимой песней советских пионеров.

Пел ее в фильме сын капитана Гранта, смелый Роберт — мальчишка с горячим, преданным сердцем и благородной душой.

Догадались, о какой песне я говорю? Это песня о веселом ветре:

А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер!

Мелодии этих песен так легко запоминались, что песни будто выучивались сами собой, а слова в точности отвечали нашему настроению, нашим тогдашним мечтам.

И конечно же, мы мечтали увидеть у себя, в нашем дворце, автора песен, композитора Дунаевского.

Два-три года в детстве — это большой срок. И нам в 1936—1937 годах казалось, что имя Дунаевского мы услышали очень давно. На самом же деле о Дунаевском страна узнала в 1934 году, когда на экраны вышел фильм «Веселые ребята» и все услышали впервые «Марш веселых ребят».

Сейчас, говоря о