Музыка и музыканты - Галина Яковлевна Левашева Страница 18

Со временем и вы узнаете, для чего композитор использовал эту музыку в опере. Хотя, может быть, некоторые уже догадались?

В оркестре вихрем проносится тема шмеля. «Ай!» — вскрикивает Повариха. А шмеля уже и след простыл — ужалил свою тетку и был таков. Снова спрятался.

Корабельщик продолжает рассказ ужаленной Поварихе про чудо-белку. Оказывается, белка-то живет в том самом городе. Щелкает изумрудные орехи с золотыми ядрами и песни поет.

Вот теперь вспомним сказку Пушкина. Какую песенку поет белка «при честном при всем народе»?

В оперном тексте слов «Во саду ли, в огороде» нет, но нам напомнила о них музыка, которую, конечно же, знают все.

Еще больше дивится Салтан:

Чудный остров навещу,

У Гвидона погощу.

На этот раз вмешивается Ткачиха:

Что тут дивного, ну вот!

Белка камешки грызет...

Интересно, что мелодия ее фразы — это та же песня «Во саду ли, в огороде», только чуточку измененная, словно Ткачиха издевается над рассказом своей сестры, передразнивает ее. Завидует, как всегда. Она, мол, Ткачиха, может рассказать о таком чуде, которого никто не видывал:

Море вздуется бурливо,

И на брег с волны морской

Выйдут витязи толпой!

В музыке слышится тяжкая поступь витязей-богатырей и шум «бурливого» моря.

Эту сестру тоже прерывает Корабельщик. И опять жужжит шмель. Второй тетке досталось. Хорошо еще, что в бровь, не в глаз.

В третий раз ахает пораженный Салтан. Оказывается, такое чудо тоже видели на острове корабельщики.

Хитрая, умная Бабариха догадывается, что все это «Лебеди штуки». Вот только Гвидон! Что это за Гвидон такой?

Ну, а царь уже совсем собрался ехать в гости к неведомому хозяину чудо-города. Скорей нужно его отговорить: «Царь пойдет бродить по свету,— презрительно бросает Бабариха. — Точно дома дела нету». Но уговоры только сердят царя. «Завтра ж еду!» — кричит он.

Плохо дело! И Бабариха решает рассказать о чуде, ведомом только ей одной. Грубый голос Бабарихи становится вкрадчивым, почти певучим:

За морем царевна есть,

Что не можно глаз отвесть...

В оркестре расцветает тема прекрасной царевны. Вольно, широко разливается музыка, как чудесная русская песня.

Шмель, конечно, снова тут как тут. Взметнулся оркестр. Переполох, крики, все стараются поймать шмеля. Но попробуй слови его!

Царь в гневе:

Всех шмелей от этих пор

Не пускать на царский двор!

Так и не досказала Бабариха про красавицу царевну.

Опустился занавес.

Антракт

Вы, конечно, заметили, что я все время подсказываю вам: это тема Гвидона, это тема сестер, Лебеди и так далее.

В опере всегда у каждого героя есть своя музыкальная тема. Она проходит то в голосе певца — в его вокальной партии, то звучит в оркестре, сопровождая героя; ее можно услышать и тогда, когда самого героя нет на сцене, а о нем только говорят другие. Тема Салтана, например, появилась, как только о нем заговорили сестры, еще до того, как на сцену вышел сам царь.

В опере Глинки «Иван Сусанин» есть такой момент, когда Сусанин соглашается вести войско короля Сигизмунда[8].

В этой сцене Сусанин ведет себя как скупой, охочий до денег и не очень-то умный мужичонка — другими словами, Сусанин притворяется. Как же ведет себя в этой сцене музыка?

Вот это прямо в очи светит...

Вот это крепче сабли метит,

Когда не я, другой пойдет

И ваши денежки возьмет, —

поет Сусанин, потряхивая мешком с деньгами. В его музыкальных интонациях слышится ритм мазурки. Это русский крестьянин подлаживается под речь шляхтичей. А в оркестре тихо, но совершенно отчетливо слышна другая тема — гордая, мужественная и решительная — одна из главных музыкальных тем оперы:

Страха не страшусь,

Смерти не боюсь!

Лягу за родную Русь!

Так пели ополченцы в первом акте оперы.

Понимаете, что получается? Шляхтичи слышат только голос Сусанина — льстивый, подлаживающийся под говор врага. А музыка в оркестре словно говорит нам, слушателям: «Не верьте этим чужим словам. Перед нами герой».

Очень много могут сделать музыкальные темы-характеристики.

Так вот, друзья мои, для того, чтобы понимать и любить оперу, вам нужно прежде всего научиться вслушиваться в музыкальные портреты так же, как вглядываются в портреты, созданные великими художниками, учиться запоминать музыку, следить за тем, как она изменяется, как ведет себя в опере.

Не думайте, что это очень легко. Но само ведь ничто не приходит. Поначалу вам, наверное, будет иногда казаться, что музыка в опере не помогает, а мешает смотреть интересный спектакль. В любом деле это случается. Если вы встанете на коньки, не умея кататься, то, конечно, первое время они будут вам мешать,— без коньков-то куда увереннее стоишь на земле. Но стоит вам постараться, приложить все силы, вы привыкаете и потом только удивляетесь тому, как вам могли мешать когда-то коньки, если они доставляют столько радости.

Однако мы немножко увлеклись, а мне хочется успеть за время антракта рассказать вам еще что-то интересное.

Николай Андреевич Римский-Корсаков (1844—1908)

Вот мы с вами все время говорим, что «Царь Салтан» — это сказка, причем сказка музыкальная. Значит, и в музыке, и в том, как эта музыка действует в опере, тоже должно быть что-то сказочное. Для того чтобы в этом убедиться, вернемся ненадолго к сцене, которую мы только что слушали, — к рассказам корабельщиков о чудесах. Что же в ней особенно для нас интересного?

Наверно, вы знаете, как выглядят черные лакированные шкатулки, расписанные художниками в Палехе.

Представьте же себе, что перед вами три таких шкатулки. Форма, размер у всех трех совершенно одинаковые, разные только картинки на крышках. Свои шкатулки палешане расписывают обычно картинками, на которых изображены сцены из разных народных сказок. Краски в этих картинках яркие, так и горят, переливаются.

Каждый раз, когда я слушаю эту сцену, мне представляется, что рассказы корабельщиков похожи на такие шкатулки.

На одной изображена белка в хрустальном дворце, на другой — тридцать три богатыря, на третьей — красавица царевна. Словом, три чуда из «Сказки