Прочь из чёрной дыры - Ольга Лукас Страница 20

— Конечно. Я изменила твою ДНК. Ты наполовину марсианка, но это секрет. Когда марсиане начнут атаковать, ты спасёшь сначала меня, а потом весь мир.

— А если серьёзно?

— Нет, я не могу ничего изменить! Иначе бы повернула к дому и убежала к маме!

— И папу бросила бы? — Ох уж эта Ли с её крепкими семейными узами!

— С собой бы взяла. Сказала бы, что у меня живот болит. Он бы страшно заругался, но мы вернулись бы домой, — сочиняю я на ходу. — Но я не могу сделать ни шагу в сторону. Всё идёт по одному сценарию. У меня есть возможность только слегка поворачивать голову и смотреть по сторонам. Один раз я решила идти, не глядя под ноги, чтоб споткнуться, упасть и посмотреть, что будет. Но ноги всё делали за меня: обходили преграды. Раздавили то трухлявое дерево, на которое я всегда наступаю. И даже прыгнули на пень.

— Ты как зритель с эффектом присутствия! — говорит Ли. — В костюме виртуальной реальности. Но ты в эти моменты понимаешь, что с тобой это уже происходило?

— Обычно да. А смысл? Ничего же нельзя исправить.

— А что, если тот гад с собакой собрался сделать что-то плохое, ещё более ужасное? А вы ему помешали? И он решил вас нейтрализовать? Чтоб вы ушли и не увидели что-то очень секретное? В следующий раз следи за ним внимательно!

— Ох, Ли. Я каждый раз надеюсь, что следующего раза не будет. Это же не кино. Собака всегда кусает по-настоящему. Мне больно и страшно в моей реальности, не в компьютерной!

— Прости.

Ли поверила мне. Может, не в то, что я проваливаюсь в чёрную дыру, а в то, что у меня кукуха поехала. Но помочь очень хочет. Прямо по глазам вижу.

— Кажется, я знаю, как тебе избавиться от этого кошмара! — говорит она через некоторое время.

Стыдобища! Сейчас Ли начнёт предлагать мне то, о чём я уже тысячу раз думала. Люди вечно считают, что они умнее других. Ты рассказываешь о своей проблеме, старой, давней, серьёзной. Уж наверное ты рассмотрела её со всех сторон, нашла неразрешимой и хочешь, чтоб тебя просто выслушали! А слушатель вместо этого начинает давать советы. Причём обычно брякает, что первое в голову пришло. То, что ты давно уже испробовала. Но есть и хорошие новости: моя подруга отвлеклась от своих любовных фантазий. Едем дальше.

— Посмотри в лицо своему страху — и он исчезнет! — торжественно произносит Ли.

— Посмотреть в лицо огромной разъярённой собаке? Ты это хотела сказать? Тогда исчезну я. Провалюсь. А мы вроде хотим избежать такого поворота событий.

— А если произойдёт чудо?

— Камон, мы в реальном мире! Чудес не бывает! Условия задачи переписать нельзя. Вика плюс внезапная собака равно чёрная дыра.

— Собаки буквально повсюду, — бормочет Ли. — Приручить всех собак и перевоспитать их хозяев мы пока не можем. Значит, нужно менять Вику.

— Я себя вполне устраиваю такой, какая я есть. Кому не нравится — дверь вон там.

— Тебе надо изменить не себя, а своё отношение, — продолжает умничать Ли. — Простить этого человека. И его собаку. И его сына. Сказать что-то типа «вы причинили мне ужасное зло, но мне надоело о вас вспоминать, прощаю вас, убирайтесь из моей головы».

— Думаешь, мы перезваниваемся с ними? Особенно с собакой? — интересуюсь я, поглядывая на подругу с высоты своего опыта. Пусть это фиговый опыт, которого лучше бы не было совсем, но я на какое-то мгновение ощущаю себя взрослее, мудрее и солиднее.

— Тебе не нужно им ничего говорить или писать лично, — не очень уверенно объясняет Ли. — Ты должна сказать это самой себе. Для своей душевной гармонии.

— Я так не умею и не хочу, — отмахиваюсь я. — Мне обидно, а ещё я злюсь на него. С какой стати прощать-то?

— Мой папа говорит, надо быть хозяйкой своим чувствам. Хорошие девочки не злятся.

— А мой говорит, что хороших девочек не кусают собаки. Ну и ладно, значит, мы плохие. Ты плохая и я плохая. Для них. А друг для друга — хорошие.

— То есть ты не перестанешь со мной дружить, если узнаешь, что я… могу, короче, быть злопамятной? — осторожно спрашивает Ли. — И реально не переставая злюсь на одного человека?

— Если это твоя английская инквизиторша, то тут даже вопросов нет.

— Не она. Наш дачный сосед. Я из-за него тогда с дерева упала.

— Сосед столкнул тебя с дерева?

— Руки коротки. Я просто залезла повыше, чтобы кинуть ему в клумбу под окном рыбью голову. Но слишком сильно замахнулась, не удержалась и упала. Ничего. Я потом, когда вернулась из травмы, подложила ему в выхлопную трубу тухлое яйцо, и вышло даже ещё лучше. Я вообще стараюсь вредить ему всегда, когда есть возможность. Так я мщу за Эльвиру, раз взрослые решили его простить.

— Он что, сильно её обидел?

— Он всю семью обидел, но её — больше всех. Когда Эльвире было шесть лет, она поругалась с родителями и плакала у калитки. А этот пень вылез на улицу и сказал: «Хватит ныть! Знаешь, почему мама с папой тебя ругают и заставляют полоть грядки? Потому что они тебя не любят. Ты же не их родная дочка. Ты им не нужна!»

— Эльвира не твоя тётя?

— Моя, родная. Сосед наврал, понимаешь? Пошутил типа. Но разве в этом дело? Нельзя такое детям говорить — родным, приёмным, каким угодно! Просто законом должно быть запрещено говорить маленькому ребёнку, который обиделся на родителей, что они его не любят! Потому что вот Эльвира решила уйти из дома, где её не любят. И пошла через лес на станцию. Чтоб вернуться в город и уйти жить в детский сад. Но по ошибке свернула не туда и заблудилась в лесу. Её только вечером нашли, почти что ночью.

— Уф, повезло! — выдыхаю я. — По крайней мере, на неё не натравили в лесу собаку, и всё закончилось хорошо.

— Не очень хорошо всё закончилось. С тех пор Эльвира думает, что её не за что любить, и она никому не нужна.

— Но её же не бросили в лесу, пошли искать.

— Не бросили. Но когда нашли — её же и наказали! А гаду-соседу ничего не было? Он сказал: «Да она всё выдумала, я её в тот день даже не видел», — и взрослые поверили ему! И продолжали пить с ним пиво и ходить на рыбалку. А вот я верю Эльвире. И при любом удобном случае мщу за неё, и всегда буду мстить!

— Хозяину Генриха тоже