Наследие души - Е. Е. Холмс Страница 3

Я много раз расспрашивала маму о ее семье. Эту тему я поднимала с большой осторожностью, тщательно анализируя настроение и выражение ее лица, прежде чем отважиться заговорить. Чаще всего она просто вздыхала, печально качала головой и говорила: «О, Джесс, милая, давай не будем ворошить прошлое, ладно? Есть вещи, которые лучше оставить похороненными».

Но в последние годы мне удалось кое-что узнать о той части семьи, с которой меня разлучили. Карен и моя мать, сестры-близнецы, выросли в Бэк-Бэе[5], престижном районе Бостона. Когда-то они были очень близки, можно сказать, неразлучны, как и положено близнецам. Я так и не сумела выяснить причину их размолвки, но знала, что разрыв был необратим, по крайней мере с точки зрения моей матери.

У Карен и ее мужа Ноя не было детей, и они посвятили свою жизнь карьере корпоративных юристов. Они по-прежнему проживали в Бэк-Бэе с моим дедушкой в особняке из коричневого камня. Поскольку дед оказался по другую сторону семейной пропасти, с ним я тоже никогда не встречалась – хотя он, по-видимому, страдал старческим слабоумием и вряд ли смог бы понять, кто я такая, даже если бы мне разрешили видеться с ним. Я очень быстро усвоила, что лучше не упоминать о нем – следующие за таким разговором мамины запои всегда заканчивались плачевно, и мы с ней не общались по несколько дней.

Моя мать стояла в одном ряду с Пиноккио среди самых отъявленных лжецов. Она могла притворяться, что не скучает по своей семье, но это была полная чушь. Я росла в маленьких квартирках, разбросанных по всей стране, и часто лежала без сна рядом с мамой в нашей общей постели, вдыхая запах алкоголя, которым она обдавала меня, когда разговаривала во сне. Имя Карен, произнесенное в отчаянии, звучало почти каждую ночь. Но любой посторонний, ставший свидетелем цепочки событий, последовавших сразу за смертью моей матери, никогда бы не заподозрил, что Карен была мне практически чужой: она появилась на пороге нашей квартиры всего через несколько часов после того, как услышала страшную новость и обняла меня как родную дочь.

– О, Джессика, бедняжка, мне так жаль! – Она поцеловала меня в макушку и прижала к себе, будто в самом естественном порыве.

В оцепенении, в состоянии шока и отрицания я позволила ей сделать это. Как позволила и многим людям заняться делами, в которых мне, вероятно, следовало бы принять активное участие. Организация похорон, расторжение договора аренды нашей квартиры, исполнение завещания, мои приготовления к поступлению в колледж – все это взяла на себя Карен, а я лишь рассеянно наблюдала за происходящим из какого-то полупрозрачного кокона. Если я что и узнала о горе, так это то, что мир не останавливается, хотя и кажется, будто должен бы остановиться.

Я только смутно помнила, как согласилась на настоятельную просьбу тети Карен переехать жить к ней. Будь я в нормальном состоянии, такое предложение повергло бы меня в ужас. В конце концов, мне исполнилось 18, формально я была совершеннолетней и, честно говоря, уже давно научилась заботиться о себе. Мне следовало бы сказать: «Нет, спасибо за беспокойство, но я не ваша проблема».

Беда в том, что какое-то время я не могла заставить себя произнести что-либо связное.

Единственной вещью, скрасившей перспективу переезда, была уверенность в том, что мне не придется оставаться у Карен надолго. Я вышла из своей эмоциональной комы недели через три после похорон. Собирая вещи с помощью сочувствующей миссис Морелли, я наконец прозрела. Моя мать ни за что бы не захотела, чтобы я вот так свалилась на Карен, особенно когда они почти двадцать лет даже не разговаривали друг с другом. Было слишком поздно отказываться от нашей договоренности, но я пообещала себе, что через год съеду от тетки. Найду себе работу недалеко от колледжа Святого Матфея, накоплю денег, сколько смогу, к следующему лету сниму квартиру недалеко от кампуса, и на этом все закончится. У меня не было намерения восстанавливать родственные связи, которые моя мама хотела разорвать.

Автобус, разбрызгивая лужи, въехал в ярко освещенный вестибюль Южного вокзала Бостона.

– Добро пожаловать в Бостон, друзья. Пожалуйста, не забудьте заглянуть под сиденья и забрать с собой все свои вещи. Приятного вечера и спасибо за то, что воспользовались услугами компании «Грейхаунд»[6], – нараспев произнес измученный водитель.

С жужжанием включилось флуоресцентное освещение салона, и пассажиры медленно зашевелились.

Фрэнк, кряхтя, проснулся и выглядел сбитым с толку. Он сонно заморгал, глядя на меня.

– Мы уже здесь? Быстро доехали, да? – Он зевнул, поскреб щетинистый подбородок и поднялся. Его суставы хрустнули, как горсть маленьких белых окуньков, выброшенных на летний тротуар. – Думаю, лучше припрятать эту бейсболку «Янкиз»[7], а то мне могут надрать задницу, а?

Я скупо улыбнулась. Уже по меньшей мере в десятый раз он упомянул о соперничестве Бостона и Нью-Йорка.

Пассажиры не спеша потянулись в переднюю часть автобуса. Фрэнк помог мне снять багажную сумку с верхней полки, и я присоединилась к шаркающей очереди на выход. В животе нарастало тревожное чувство. Меня угнетало беспокойство по поводу прибытия в то место, которое теперь считалось домом.

* * *

Выйдя под ливень, я натянула на голову капюшон толстовки и огляделась по сторонам в поисках машины Карен. Долго искать не пришлось.

– Джессика! Сюда! – Она окликнула меня из-под огромного клетчатого зонта.

Я нерешительно помахала в ответ, протягивая ей свой баул. Карен поспешила ко мне и укрыла зонтом.

– Это все твои вещи, или что-то осталось в багажном отделении автобуса? – Она взялась за ручки и стала помогать мне тащить сумку.

– Здесь всё. Вчера я отправила остальное в колледж Святого Матфея.

Мы побежали к машине. Нас ожидал сверкающий черный внедорожник, который моя мама назвала бы машиной «ну-ка-посмотри-на-меня». Ирония в том, что все обычно пялились разинув рты на наш допотопный зеленый «фольксваген», вероятно, недоумевая, как эта рухлядь вообще ездит. Мама называла его винтажным, а я бы назвала стимулом к тому, чтобы обзавестись карточкой донора органов[8]. Мама окрестила свою смертельную ловушку Зеленым Монстром в честь печально известной стены левого поля «Фенуэй-парка»[9]. Иногда передвижение на нашей колымаге напоминало тур по самым захудалым автомастерским страны. Но каждый раз, когда я