Сломанная стрела - Кэмерон Кертис Страница 27

Заключённые маршируют повсюду, высоко подняв колени и вытянув руки вперёд на девяносто градусов. На время своего заключения они становятся роботами.

Заключённые, работающие в камерах, обязаны сидеть на одном и том же месте во время работы. Согласно правилу, охранники, заглядывающие в камеру, должны убедиться, что всё находится на том же месте, что и в последний раз. Это означает, что все личные вещи, вплоть до зубной щётки, должны быть на своих местах. Заключённый должен сидеть в одной и той же позе, с прямой спиной, работая только руками. Ему не разрешается откидываться назад или вытягивать ноги.

Половина из двух тысяч заключённых — якудза. Именно в такой мир попал Такигава Нико, когда его осудили за убийство.

Такигаву Нико отвели обратно в камеру и сообщили, что он присоединится к своей рабочей группе в 9:00. Он будет работать до 10:00, после чего группе будет предоставлен тридцатиминутный перерыв. Он освободится от работы в течение часа.

Была одна загвоздка: к нему должен был прийти гость, но ему не сказали, кто именно.

Пока заключённые работают, в тюремном блоке царит тишина. Атмосфера жуткая. Потолок, стены и пол белые.

Серые стальные двери по обеим сторонам коридора словно парят в воздухе. Невозможно сказать, где заканчиваются стены и начинаются пол и потолок. Меня сопровождают тюремный служащий и переводчик.

Пройдя три четверти коридора, мы подходим к камере. Тюремный служащий с громким лязгом открывает смотровое окно. Высота окна — четыре дюйма, ширина — девять дюймов, так что в нём можно передавать друг другу тарелку с едой.

Крышка скользит по двум грубым металлическим направляющим сверху и снизу. Сотрудник открывает и закрывает её, взявшись за ручку на металлической ручке, приваренной к крышке.

Камера внутри тускло освещена. С одной стороны стоит кровать с чистыми простынями, унитаз с пластиковым сиденьем и раковина.

Зеркало представляет собой полированную металлическую пластину. Трубы тянутся от светильников к потолку. Они прижаты к стенам, но голые, проходят по потолку. Там они проходят через отверстия в бетонных стенах к камерам по обе стороны. Водопровод в тюремном блоке представляет собой раскинувшееся дерево труб. Интересно, сколько заключённых вешаются.

Может быть, их тюремщикам все равно.

Мужчина висит на одной из труб, держась за руки. Он стоит спиной к двери, держась за трубу обеими руками, запястьями наружу. Он подтягивается. Без рубашки, босиком, на нём, должно быть, тюремные штаны. Бледная серо-голубая ткань.

Для японца он высокий. Не меньше шести футов, хотя из-за позы рост может быть лишь иллюзией. Ноги плотно сжаты в бёдрах и лодыжках, как у гимнаста. Чёрные волосы коротко острижены.

Я смотрю на его спину и сглатываю. Мужчина худой и мускулистый. Цветные татуировки извиваются по его телу, словно живые. Две змеи обвивают его позвоночник в любовном жесте.

Объятия. Я не вижу голов существ, потому что их тела разделяются на затылке и облегают его плечи. Он подтягивается вверх и вниз по трубе. Его предплечья и бицепсы – каменные плиты, блестящие от пота. Красная, зелёная и чёрная чешуя змей колышется, словно рептилии живые. Словно у образов есть мускулы и собственная воля.

— Такигава Нико, — лает надзиратель.

Расписной человечек спокойно подтягивается еще раз.

Медленно, наслаждаясь напряжением в руках, он опускается.

Он падает на пол, легко приземляясь на носки ног. Он делает глубокий вдох и поворачивается к нам лицом.

Теперь головы змей открываются сами собой. Тела накинуты на плечи, головы извиваются и парят над грудными мышцами. Змеи скрещиваются на его груди, их глаза пристально смотрят, красные языки мелькают. Зелёная листва и яркие цветы вытатуированы на его прессе.

Чиновник рявкает на Нико по-японски. Переводчик говорит мне: «Начальник сообщил заключённому, что у вас будет один час наедине. Любой из вас может прервать беседу в любой момент, но вы не можете превышать отведённое время. Заключённый вернётся к своей рабочей группе ровно в 9:00».

«Спасибо», — говорю я. «Мне не понадобятся ваши услуги, пока за мной не вернётся надзиратель».

Рин сообщила мне, что Нико говорит по-английски. Это подарок от родителей.

Надзиратель открывает дверь камеры и впускает меня. Закрывает и запирает её за мной. Нико смотрит на меня, обнимает.

свободно висели по бокам.

«Я Брид», — говорю я ему.

Этот мужчина — брат Такигавы Кена. На несколько лет старше.

Хуже и жёстче. Выражение лица Нико стоическое. Он держится с достоинством и сдержанностью. В образе Нико отсутствует обаятельное чувство юмора Кена.

«Ты знаешь, кто я», — говорит Нико.

«Да. Я друг Кена».

По лицу Нико пробегает тень. Гнев, ненависть или презрение. Невозможно сказать, что именно. «Это не рекомендация, Брид».

Кен свободно говорит по-английски. Нико говорит с лёгким японским акцентом.

Поговорив с Рин, я позвонил Штейн и рассказал ей о ситуации с Нико. Попросил её уговорить Конго отправить его в отпуск.

Она изучила досье Нико и сразу поняла, что убедить его будет непросто. Она пообещала попробовать.

Поначалу Конго отказалась. Но время поджимало, а полиция никак не могла найти ни Горо, ни Сорю. Двое якудза явно затаились. Пока они прячутся, полиция бездумно переворачивает камни на пляже.

Конго не нравилась идея выпускать Нико, и ему меньше нравилось привлекать меня. Но он был умным человеком и понимал, что рекомендация сестры Нико — это преимущество. Нико отбывал пожизненное заключение и ему нечего было терять. Конго потратил политический капитал в парламенте, чтобы отправить Нико в неоплачиваемый отпуск. Штейн тоже считал, что потратил немало денег.

У Конго Исаму было предостаточно и того, и другого. Достаточно, чтобы заключить сделку, которую я мог предложить Нико.

«Рин сказал мне, что ты единственный человек, который может мне помочь».

Лицо Нико искажается, напоминая уродливую маску Но. Сердце замирает, и я готовлюсь к физической атаке. «Какое отношение к этому имеет Рин? Как ты связал мою сестру?»

Я заставляю себя говорить спокойно, несмотря на стук в груди. «У нас мало времени. Если сядете, я вам скажу».

Нико собирает черты лица и садится на край койки. С его тела капает вода. Впервые я вижу живые татуировки якудза. Я видел тюремные татуировки и раньше. Байкерские татуировки. Но ничего подобного. Эти татуировки – настоящие произведения искусства. Они настолько яркие, что, должно быть, их нанесение было мучительно. С кропотливым вниманием художник текстурировал каждую чешуйку на змеях. Он раскрасил их рептильные глаза, чтобы наделить существ интеллектом.

Сесть негде, поэтому я остаюсь