"Расследования Екатерины Петровской и Ко". Компиляция. Книги 1-30 - Татьяна Юрьевна Степанова Страница 18

Тогда в Риме, в июне 1994 года, он и встретил Клелию. У нее были самые обычные русские имя и фамилия (а также итальянская фамилия). Впоследствии, в отделе выдачи виз, на таможне, в аэропорту, они постоянно назывались, потому что значились во всех ее документах. Но он их никогда не произносил вслух. К чему? Ему нравилось в ней именно то, что она русская, русская из Рима, и то, что она — Клелия, Лели.

Когда они впервые поговорили начистоту, она только лениво усмехнулась уголком накрашенного рта:

— Я русская певица, а не какая-нибудь б...

— Но я не сплю с женщинами, — сказал он.

— Ты спишь с мужчинами? — снова усмехнулась она.

— Нет.

— С кем же тогда?

— Сам с собой. Иногда.

В ее глазах что-то мелькнуло. Он понял, что разговор их еще не окончен.

Клелия вышла за гражданина Италии в двадцать три года. До этого она уже была женой известного советского художника — костлявого старца, доживавшего последние дни на крупные гонорары от выставок, устраиваемых ему Академией художеств. Его эпическое полотно «Триумф XXV съезда КПСС» красовалось в Третьяковской галерее в разделе «Искусство развитого социализма». На приеме в итальянском посольстве она познакомилась с седым, огнеглазым и порывистым синьором, представившимся ей графом Луиджи Бергони.

— Мне шестьдесят пять лет, моя жена мертва уже два года. В моем большом доме в Сорренто пусто и тихо, — шепнул он ей на ломаном английском после того, как они весь прием говорили о творчестве ее престарелого мужа.

А через три месяца она стала его женой. Художник, не выдержав потрясения, скончался от инсульта. У нее хватило ума не отказываться от советского подданства, но тем не менее мысли ее уже летели к берегам Средиземного моря.

Синьор Бергони оказался в делах любви требовательным и ненасытным. Она сильно уставала от его домогательств, но терпела — в мечтах ей представлялась увитая виноградом вилла в Сорренто, чудесная белая спальня, залитая солнцем терраса, выходившая на лазурный залив...

— Шестьдесят пять, а каково? — шептал ей потный и задыхающийся синьор Бергони. — Каково, а? Хочешь еще?

Дом в Сорренто действительно оказался фамильной графской резиденцией, но.., он срочно требовал немедленной и полной реставрации. Денег же на его ремонт у синьора Бергони не оказалось.

— Вы же говорили, что... — возмущалась она, созерцая эти заросшие мхом и камнеломкой развалины.

— Так получилось. Дом графов Бергони беден. В нашей стране деньги имеют только выскочки, нувориши, пошлые и темные деляги, — жаловался старый ловелас. — Я ехал в Союз в надежде подписать один контракт, который спас бы меня от полного разорения. Но ваше Министерство внешней торговли оказалось несговорчивым. Вместо русских прибылей я привез себе русскую жену. — И он галантно целовал кончики ее пальцев.

Она промучилась с ним ровно два года. Поначалу ей даже пришлось вставить спираль, ее страшила мысль, что этот старик, наградив ее отпрыском рода Бергони, сыграет в ящик, оставив ее без гроша. Но, к счастью, возраст брал свое, и он докучал ей все реже и реже.

А потом она встретила синьору Риту, содержавшую уютный русский ресторан на маленькой площади в центре Рима. Там собирались потомки всех волн русской эмиграции и диссиденты. Она пришла туда только потому, что ей однажды нестерпимо захотелось перекинуться с кем-нибудь словом на родном языке. Пришла и осталась у Риты, послав на следующий день к Бергони двух официантов за своими вещами.

— Я положу тебе хорошее жалованье, — сказала толстая нежная Рита, дымя длинной сигаретой и щуря на синьору Бергони серые глаза с расширенными, как у кошки, зрачками. — Ты красивая. Ты будешь петь. И ты не пожалеешь, что сжалилась над Ритой.

Синьор Бергони потом таскался в этот ресторан всякий раз, как у него заводились деньги. Он плакал и пил русскую водку, что ему совершенно не шло, и добился того, что она люто возненавидела его. «Рита, избавь меня от него», — ей стоило только попросить, и подруга сделала бы невозможное, но.., все вдруг сложилось как-то само собой. Однажды утром приходящая в дом синьора Бергони прислуга нашла графа Луиджи мертвым в постели. Он был в специальном «бандаже холостяка». Ощущения, которых он добивался от этой хитроумной машинки, оказались слишком сильными для его престарелого сердца.

С тех пор вот уже восемь лет она пела в ресторанчике на Пьяцца дель Донго и была даже счастлива в те минуты, когда синьора Рита не слишком напивалась.

Все это она и поведала Игорю Верховцеву, первому мужчине из России, который ее чем-то безотчетно заинтересовал. Несколько вечеров подряд он приходил в их заведение, садился за ближайший к эстраде столик, заказывал вино, пил и смотрел, как она пела. «Синьора Клелия, — объявлял ведущий программы. — Несравненная синьора Клелия!»

— Поедем домой, Лели, — предложил он ей. — Брось все это дерьмо, брось эту толстую Мессалину. Я сделаю из тебя великую актрису. Ты будешь играть в таких пьесах, каких еще не видел мир.

— В России этого просто не может быть. Ты бредишь или лжешь.

— В России конца второго тысячелетия возможно все, — возразил он. — В девяносто пятом — девяносто шестом годах случится много чего интересного. Так ты не утратила своего прежнего гражданства? Нет? Тогда в чем же дело?

Вот тогда она и высказала свою звучную фразу, заготовленную, чтобы отшивать тех, кто волок ее в постель. Она не собиралась изменять облагодетельствовавшей ее Рите с разными проходимцами. Она выглядела очень эффектно тогда...

Он улыбнулся, вспомнив все это. Щелкнул магнитофонной кнопкой, перемотал пленку. Фредди запел свое «Упражнение в свободной любви». Что ж, сердце женщины — загадка. В октябре девяносто четвертого он уже встречал графиню Бергони в Шереме-тьеве-2. Клелия была именно той женщиной, которая, по его замыслу, рисовалась ему в роли...

Но сначала надо было распределить роли среди мужчин. Вернувшись из Италии, он ревностно искал себе друзей, единомышленников, соратников, рабов, последователей, учеников. Найти подобных оказалось делом архисложным. Иногда он отчаивался: ну почему, почему наши мечты так трудно воплотить в жизнь, даже имея в своем распоряжении такой капитал, как капитал Верховцева-старшего? Но однажды...

Дверь снова бесшумно распахнулась, вошел Данила.

— Звонил секретарь господина Ямамото. Интересовался, когда можно будет нас посетить, — сказал он с легкой усмешкой.

— Ты сообщил,