Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич Страница 10

это ведь не смешно даже, это черт знает что такое! «Отобрал»! Да он ограбил несчастных женщин, шантажируя их тем, что заявит на тетю Лену и ее посадят за покушение на убийство. Вернее, шантажировал он тешу, а жене пудрил мозги, что вернется к ней, только расплатится с долгами. И они тайком друг от друга постепенно отдали ему все. А там было немало ценностей. Софья Аркадьевна ведь происходила из рода Валуевых, это старинный графский и, надо полагать, не бедный род, прапрабабка ее была фрейлиной Екатерины. Или Елизаветы? Я не помню. Софья Аркадьевна приходила к моей бабуле чай пить, и шепотком-шепотком они про все это говорили. Вслух все еще боялись.

«Они выросли вместе, здесь на дачах, дружат с детства, — автоматически продолжая свои наблюдения, констатировал он. — Нет, любви, даже юношеской, между ними не было, если смиренная Вера и была в кого влюблена, так это в первого соседа.

Уж слишком, для своей всепрощающей натуры, не любит она Лиду, его жену. Даже смиренные речи не скрыли неприязни.

Как она произнесла это: «Тебя ведь тогда не было здесь…»

Обычная, даже обыденная вроде бы фраза. Просто привязка ко времени…

Но сколько ею сказано!

«Тебя не было здесь» — ты не нашего круга, ты чужая, незваная и непрошеная гостья.

Впрочем, возможно, здесь та же вселенская любовь ко всему человечеству, и ей просто жаль друга детства, попавшего в лапы злобной хищнице».

Его все больше увлекала история старого дома и семьи, владевшей — или владеющей? — им и поныне.

Он даже не мыслил теперь уйти незаметно, напротив, твердо намерен был оставаться до тех пор, пока история не будет рассказана полностью. И любой ценой добиться этого.

Он знал, что бывают такие «вечные» темы в кругу давно знающих друг друга людей. Разговор, коснувшись их, некоторое время ведется весьма оживленно. Потом внезапно обрывается, едва ли не на полуслове, словно все смертельно устали постоянно говорить об одном и том же. Однако когда они собираются в следующий раз, все начинается сначала, расцвеченное свежими эмоциями.

И снова не дотягивает до финала.

Этот странный разговор, похоже, был именно из той серии.

Впрочем, у него в запасе было несколько хитрых и неуловимых приемов, которые заставят их рассказать все, что известно каждому и всем вместе. Потому что история, контуры которой были только обозначены туманными воспоминаниями, разбудила в нем странный и какой то явно нездоровый интерес.

А душа наполнилась смутным, необъяснимым волнением.

ТАТЬЯНА

Сестрами они были неродными, но росли вместе. Так случилось.

Родными сестрами были их матери, и обе одинаково несчастливы оказались в первых замужествах и, одинаково быстро оправившись от неудачи, ринулись строить новую жизнь. В ней рассчитывали они скоро обрести и новых мужей, и новое счастье. А досадное и обременительное напоминание о первом неудачном опыте — маленьких дочерей — определили на воспитание к своей матери. Благо та была еще относительно молода, крепка здоровьем и совершенно одинока: мужа схоронила уже очень давно.

Старшую внучку звали Татьяной, а младшую, совсем как у Пушкина, — Ольгой. Возможно, что обе матери именно Пушкину и следовали, поскольку воспитаны были на нем, равно с прочими классиками.

К тому моменту, когда Татьяна начала осмысленно воспринимать окружающий мир, в доме бабушки царили покой и достаток. Частные уроки фортепиано и французского, которые она начала давать после смерти мужа, чтобы хоть как-то свести концы с концами, со временем стали пользоваться спросом. Сначала они вдруг оказались чем-то вроде городской моды, потом стали хорошей традицией, которой следовал весь местный бомонд. Словом, становление Татьяны проходило в обстановке довольно комфортной, и она росла счастливым ребенком, нисколько не страдающим от своего относительного сиротства.

В школе, самой лучшей в городе, Татьяна была принята с распростертыми объятиями, потому что половина учительского коллектива когда-то чему-то училась у ее бабушки, то же можно было сказать и о родителях одноклассников, внушивших своим отпрыскам почтительное отношение к старой даме и ее внучкам.

К тому же сама Татьяна была девочкой смышленой, бойкой и довольно симпатичной, если не сказать — красивой.

Словом, окружающие ее любили и прочили ей блестящее будущее.

Верила в это и сама Татьяна, довольно рано опре-делившая, что именно должно включать в себя это емкое, но не слишком определенное понятие.

Прежде всего Татьяна не представляла иного, кроме Москвы, места на планете, где только может взойти и воссиять ее счастливая звезда. Некоторую долю уверенности вселяло то обстоятельство, что мать, вполне удачно вышедшая замуж второй раз, неплохо устроена была в столице и не раз выражала желание забрать дочь к себе, как только та закончит школу. Отчим занимал какую-то средней руки номенклатурную должность, но этого, по словам матери, было достаточно, чтобы гарантировать Татьяне поступление практически в любой из столичных вузов, за исключением разве что нескольких самых престижных. Оставалось только выбирать.

Но и с выбором профессии Татьяна определилась довольно рано, в детстве посмотрев модный тогда фильм «Журналист». Потом были другие фильмы, представляющие людей этой профессии отчаянными, дерзкими и талантливыми поборниками справедливости, а саму профессию — престижной, овеянной романтикой дальних странствий и встреч с самыми замечательными и необыкновенными людьми.

В школе о выборе Татьяны узнали в шестом или даже пятом классе и отнеслись к нему серьезно, ни минуты не сомневаясь, что все будет именно так, как задумала девочка — отличница, наизусть цитирующая «Евгения Онегина» и Блока, к тому же красавица с манерами и внешностью тургеневской барышни.

В девятом классе Татьяна послала свое сочинение на всесоюзный конкурс, получила вторую премию и право публикации на страницах любимой «Комсомолки».

Творческий процесс растянулся у нее на целую неделю, все эти дни она не ходила в школу, и никому даже в голову не пришло по этому поводу возражать.

Темой своего первого материала для центральной прессы Татьяна избрала историю городского художественного музея, основанного в прошлом веке меценатом из богатых торговцев, эдаким местным Третьяковым, которого благодарные большевики, придя к власти, не только не расстреляли, как классового врага, но даже назначили директором музея. Кульминация истории приходилась на военные годы, когда городок жил в ожидании немецкой оккупации. Мужественная городская интеллигенция разобрала наиболее ценные экспонаты по домам, дабы спасти коллекцию от разграбления, и скрывала их у себя все время, пока город оставался в руках противника. Но в день Победы все до единой картины были торжественно возвращены в музей. И только бессменный его директор не вернулся на свое рабочее место — старик не