Смерть в вишневой «девятке» - Николай Иванович Леонов Страница 10

Дядя Миша в упор уставился на Гурова.

— Я так и понял, что зачем-то вам нужен.

— Ничего ты не понял, мент поганый.

Лицо дяди Миши даже не изменилось. Смотрел он тяжело, исподлобья. «Быкует», — определил Гуров и быстро прикинул расстояния от одного кресла до другого, от столика до атласной шторы, где был запасной проход, и от своего места до балконных перил. Все это происходило в его мозгу автоматически, потому что если придется обороняться, то они наверняка схватятся врукопашную и, чтобы не проломить балконные перила, нужно будет резко оттолкнуть кресло назад и быстро подняться, чтобы занять более устойчивое положение. Столик мог стать для дяди Миши препятствием, а мог и не стать, но пророчества Гуров не признавал, однако уважал стратегию. Он вдруг некстати вспомнил о Викторе. Твою мать, а ведь это проблема похлеще той, которая сейчас накидывалась коньяком в метре от Гурова. Кто знает, что задумал этот сотрудник года? А еще Маша, которая вообще не в курсе происходящего.

— О, — вскинул брови дядя Миша. — Ты мысленно уже меня повалил мордой в пол, что ли? Серьезно?

Гуров очнулся и коротко выдохнул. Дядя Миша захохотал, потом закашлялся и, не переставая посмеиваться, снова потянулся к коньяку.

— Шутки у меня, конечно, за триста, — признался дядя Миша. — Прости, Лев Иванович. Но уж очень захотелось. Ну прости ты меня! Комично ты смотрелся, это надо было видеть. Кулаки сжимать начал, это ж надо! Но я же десять лет в колонии строгого режима отдыхал, а там если не научишься думать наперед, то не выживешь. Я теперь могу с одного взгляда угадать опасность. А ты выглядел ну очень опасным, Лев Иванович.

— Дядя Миша… — задумчиво произнес Гуров. — Не припомню ваш портрет в своей галерее памяти.

— Ясен пень, не вспомнишь, — добродушно прогудел дядя Миша. — Мы с тобой тогда совсем молодыми были. Ты, главное, не волнуйся, врать тебе я не собираюсь. У меня сегодня действительно день рождения. Если нужно, то покажу паспорт. Ничего плохого не замышляю. Хватит с меня, уже и так с отметиной хожу.

— С какой отметиной?

— Я же бывший зэк. Это как метка. Во всяком случае, я это так ощущаю.

— По какой статье сидели?

— Двести двадцать вторая. Нелегальная торговля оружием. Только я не торговал, я курьером был. Так и не вспомнил, Лев Иванович? Ну же. Ярославский вокзал, лето девяносто пятого. Нет? Не припоминаешь?

Гуров старался вспомнить и не мог. Не получалось.

— Когда вы нас взяли, меня сильно отметелили. Ваши постарались, сломали два ребра, устроили сотрясение головного мозга.

— Просто так бить бы тебя не стали, — холодно заметил Гуров. — Значит, оказал сопротивление при задержании.

— Это да, я просто так сдаваться не хотел, — с удовольствием вспомнил дядя Миша. — Но отмудохали, конечно, от души. Так бы и умер на месте, если бы не ты. Это ты остановил этот беспредел. Тебя твоя братва послушалась, и я это на всю жизнь запомнил. А меня забрали в больницу, хоть и в наручниках. Так что ты мне тогда жизнь спас.

И тут память Гурова проснулась. Год он точно не запомнил, а вот история с барыгами, которые сняли с прибывшего поезда партию гранат РГД–5 и запалы к ним, действительно произошла. Кажется, были еще пистолеты ТТ. Или нет? Или все-таки были?

— Да, я помню, — произнес Гуров. — Только не пойму, зачем вам захотелось меня снова увидеть. Да еще и наедине. Захотелось вспомнить прошлое? Показать менту, что даже после отсидки можно наворовать на беспечную жизнь?

— Ты мне не выкай, — с обидой попросил дядя Миша. — И я не вор. Я тут только благодаря тебе и сижу сейчас. Коньяк пью, на закат смотрю, потому что могу себе позволить. Отсидел весь срок. Жизнь начинал заново. Как узнал, кто у Маши муж, то сразу решил, что это не просто совпадение. Ничего я тебе не хочу доказывать, жизнь разными сторонами к каждому поворачивается. Ко мне вот сначала задом, а теперь передом, а к тебе…

— Ты и имя мое запомнил?

— А чего его запоминать-то? — искренне удивился дядя Миша. — Коротко и ясно — Лев Иванович Гуров. Память у меня хорошая, читать умею, за пару допросов на Петровке несложно запомнить. А то иногда такие имена попадаются, что за сто лет не выучишь. В отряде у нас два кадра таких было, их фамилии даже охрана по бумажке зачитывала. Я повторять их не стану, но поверь — там только сокращать, а иначе не выговорить.

— Чего ты хочешь, дядя Миша? — перебил его Гуров. — Я твое прошлое вспоминать не хочу, это ты уже понял. А мое тебя вряд ли интересует.

— И не нужно, — согласно кивнул дядя Миша. — Мне помощь твоя нужна. Совет, консультация, или как там у вас это называется? Если нужно, то я оплачу услугу. Ты только скажи.

— Боюсь, я не по этой части.

— Не бойся, Лев Иванович. Я не собираюсь уговаривать тебя преступить закон. Просто нужна помощь. Обычная человеческая помощь. Для тебя это как соли соседу отсыпать, а мне в сто крат важнее. Кстати, а дети у вас есть?

— Нет. Это ты к чему?

— Ни к чему. Иногда мысли прыгают, как сейчас. А у меня дочь. Катей зовут. Ей двадцать лет весной исполнилось. Красивая, умная, не пьет, не курит, мат на дух не переносит. Это действительно так, если вдруг не веришь. Сейчас молодые на многое идут, чтобы свою отфильтрованную задницу в интернете показать и получить за это деньги. А моя Катька совсем другая, хоть и странно, потому что я ее не воспитывал. Родилась она вскоре после того, как я освободился. Сошлись мы тогда с одной девчонкой, но прожили вместе совсем мало. Получается, заделали Катьку и разбежались. Но я ни ребенка, ни мать не оставил. Помогал как мог, даже когда бывшая замуж вышла. Был приходящим папой, иногда кое-каких деньжат подбрасывал. Маловато, конечно, но… тут уж как есть, больше не мог. С Катькиной матерью с тех пор я постоянно на связи, если дело касается дочери. Мы с дочкой больше друзья, чем родственники. Я в ее жизнь не вмешиваюсь, но помогаю, конечно. Квартиру ей снял, когда она от матери захотела съехать. Если зовет, то могу и по магазинам с ней пройтись. Хорошая девочка. Даже не знаю, за что мне судьба подарила такое счастье. А у вас с женой, если я правильно понимаю, что-то не срослось в этом плане?

Дядя Миша вопросительно приподнял