Лотос и ветер - Джон Мастерс Страница 55

Было темно. До рассвета Робин и Джагбир, спотыкаясь, брели на запад через сады, окружающие город. При первых лучах солнца они нашли укромное местечко среди зарослей тамариска и устроились там, чтобы скоротать день. Поблизости не было воды, поэтому они снова отправились в путь, как только осмелились, вечером поели и напились у ответвления Зарафшана и снова вышли на дорогу в Хиву, до которой было двести пятьдесят миль.

Дорога проходила большую часть расстояния рядом с Оксом, и лошади нашли хорошие пастбища. В тишине между рекой и пустыней Робин был доволен, и на десятый день, в начале ноября, они достигли Хивы.

В этих сердцевинах цивилизации каждый город обрел свой особый дух. Величайшие приливы и отливы истории прокатились по ним, от Китайского моря до ворот Вены, от Занаду до Нила. Города столкнулись с историей и были сформированы ею в различных формах. Бухара была скрытной, Самарканд — милостивым, Балх — иссушенным и убогим поселением. Теперь перед ними предстала Хива, и Робин увидел темный, жестокий, закрытый город. Стены были высокими и толстыми, ворота — высокими и узкими. На улицах горожане хмуро косились друг на друга.

Началась знакомая рутина. Лошади? Два, три дня подряд он задавал свои вопросы. Ничего. Муралевы? Он начал ощущать присутствие слухов, а за ними — факт. В городе было больше русских, чем в Бухаре, поэтому Муралевы, по логике вещей, должны были быть менее заметны. Но он был уверен, что их видели здесь. Это была женщина, которую заметили хивинцы. Русским не разрешалось привозить сюда свои семьи, но все знали, что русские женщины действительно приезжали в Хиву. Русские время от времени ввозили их контрабандой, и по выражению лиц хивинок было видно, что это за женщины. Среди всего этого ходили разговоры о другой женщине. Если она и существовала, то была здесь десять дней назад. Сплетники думали, что она уехала. Они не были уверены. Возможно, она все еще живет где-то в мрачных уголках города. Они не знали, потому что она была другой и потому что русские не каждую ночь подходили к ее двери.

На четвертое утро, когда они с Джагбиром проходили по одному из залитых солнцем переулков Хивы, грубо одетый турок протиснулся к ним сзади. Поравнявшись с Робином, он тихо сказал: «Люди хана придут за тобой сегодня ночью. Чего это стоит?» Он вытянул руку ладонью вверх вдоль тела. Робин услышал, сказал: «Много», — и начал шарить в поисках денег. Прежде чем он успел достать их, мужчина ушел вперед, Джагбир сильно толкал его по пятам. Пройдя ярдов тридцать, незнакомец и Джагбир свернули в боковой переулок, который был не более чем щелью между соседними домами. Робин последовал за ними и увидел, что Джагбир держит нож, спрятанный у него на теле, прижатый к ребрам незнакомца.

Джагбир сказал: «Спроси его, почему он рассказывает нам?»

Тогда Робин понял, что должен знать ответ на этот вопрос. Если бы это был первый случай подобного рода, он мог бы принять это за удачу. Но теперь Джагбир пробудил старые ноющие подозрения относительно других времен. Почему Повинда искали его с самого начала? Почему Муралевы не были более осторожны, прежде чем нанять его? Почему Повинда был там, у ворот Бухары, готовый предупредить его и отвести от опасности? По отдельности каждый инцидент ничего не значил. Вместе — он почувствовал уздечку во рту и давление поводьев на шею. Джагбир, животное, почувствовал это раньше.

Тюрк был разгневан, а не напуган. Он сказал: «Вот тебе и благодарный ублюдок персидского торговца лошадьми! Мы все враги русских, не так ли? Я кое-что подслушал, я копаю канавы в садах хана, почему бы мне не заработать немного денег, рассказывая вам, во имя Аллаха? Вчера прибыл патруль кавалерии эмира Бухары, чтобы забрать тебя обратно.

— Почему хивинский хан должен подчиняться приказам бухарского эмира?

«Они оба должны делать то, что им говорят русские, не так ли? Клянусь Богом, я не думаю, что твоя жизнь стоит того, чтобы щелкнуть пальцами, но я думал, что ты сделаешь это.

«Убери нож, Турфан,» медленно произнес Робин. Он дал турку десять рублей, и тот ушел, хмурясь и что-то бормоча. Его история имела смысл во всех деталях; стоя сама по себе, ее нельзя было опровергнуть — просто она накладывалась на все остальные. Но теперь у них не было выбора. Они должны были выбираться. Джагбир уже давно пополнил запасы продовольствия.

В серале Робин спросила: «Как мы собираемся пройти через ворота? Они тщательно охраняются».

«Только по одному часовому на каждом. Они спят на ногах с двух до четырех — все, кого я видел. Нам следует идти порознь. Они будут искать нас двоих вместе, если вообще будут искать. Я не думаю, что будут.

— Почему?

«Если этот турок лжет, они хотят, чтобы мы сбежали. Поэтому они не будут пытаться остановить нас. Если это не так, они все равно не предупредят всех солдат в городе. Сообщат только тем, кто собирается нас арестовать. Половина этих людей за деньги сразу же сообщила бы нам эту новость.

Сонным днем они прошли через южные ворота, Робин на полчаса раньше Джагбира. Часовой дремал у стены, едва приоткрыв глаза. Невозможно было сказать, какое из подозрений Джагбира было верным. Встретившись снова в миле от стен, они двигались дальше до наступления темноты, остановились и развели костер. Огонь потрескивал, и они тесно прижались к нему. Сухой, пронизывающий холод пустынь на севере, юге, востоке и западе добрался до края костра и коснулся их спин, заставляя дрожать, в то время как их лица пылали от жары. У них было еды на десять дней для себя и, возможно, на шесть для лошадей, не считая тех пастбищ, которые они смогли найти.

Робин знал, куда направляется. Он не мог вернуться в Бухару, на юго-восток вниз по Оксу. К северу лежала собственно Россия; персидский Хуссро и хазарский Турфан были бы там заметны, и наступающий сезон вскоре покрыл бы землю снегом. Но к югу, за Каракумами, что означало «Черная пустыня», лежал Аккальский оазис и новый город, о котором говорил ювелир из Балха. Оттуда он мог бы отправиться вверх и вниз по центральному маршруту вторжения русских, или он мог