Лотос и ветер - Джон Мастерс Страница 43

Впервые он столкнулся с ней под покровом компетентности, застенчивости или невежества. Он больше не был отчужденным, замкнутым в себе, но боролся с ней лицом к лицу, глаза в глаза. Она разбила его стакан и подошла слишком близко, и он испугался. Ее любовь была такой же, но более сильной, которая когда-то, давным-давно, внезапно исчезла и превратилась в долгое падение в черный колодец. Она подталкивала его к краю более долгого падения, еще более черного колодца. Но он победил и возненавидел ее за то, что она любила его, с ползущей ненавистью, которая пробежала вверх по его позвоночнику и зашевелила короткие волосы на затылке. От такой любви не было спасения.

Ее взгляд изменился, когда она увидела его лицо. Она поняла. Он сорвал простыню и услышал испуганный восторг в ее крике: «Робин!» Он прыгнул на нее, свирепый, как охотник, услышавший ее крик. Она боролась с ним всю ночь зубами, ногтями и плотью, пока при первых лучах солнца не упала навзничь, с открытым ртом, истекающая кровью, бесчувственная и торжествующая.

ГЛАВА 11

14 августа 1880 года Робин и Джагбир поздно вечером прибыли в город Балх. Здесь, в сорока пяти милях к югу от реки, долина Оксус была похожа на душную печь. Тропа вела по плоской лессовой почве к серым стенам полуразрушенного города. Небольшие участки фруктовых садов и огородов, вялые и неподвижные из-за жары, усеивали равнину. Справа от них, там, где вереница верблюдов указывала на то, что здесь, в Балхе, сходилась другая дорога, над равниной и садами возвышались горбы старых городов. Стены Балха были в полном упадке. Тот, что назывался Материнским Городом всей земли, пал в печальные дни. Робин поплотнее завернул край своей мантии вокруг рта и вытянул ноги в деревянных стременах. Тропа расширилась, и Джагбир — который был не Джагбиром, а Турфаном — подъехал, чтобы ехать рядом с ним.

Джагбир был одет в тяжелую черную шапку из овчины, камзол из грязной грубой серой шерсти с узкими длинными рукавами, брюки из того же материала, заканчивающиеся рваными обмотками, и высокие ботинки из недубленой кожи со шнуровкой крест-накрест. Серая попона, аккуратно свернутая так, чтобы была видна ее красно-черная кайма, скрывала переднюю дугу его седла. За спиной у него по диагонали висела длинная винтовка, дуло которой было направлено вверх и влево за левым плечом. С левой стороны на его кожаном поясе висел изогнутый меч, а с правой — двенадцатидюймовый нож с тонким лезвием. На Робине была серая каракулевая шапочка, длинный белый халат из тонкого льна и красные персидские тапочки. Из оружия у него была только винтовкаи украшенный драгоценными камнями нож в украшенных драгоценными камнями ножнах. Это были, соответственно, крестьянин-хазарец, временно ставший личным слугой, и его хозяин, афганский торговец персидского происхождения.

Третья лошадь, тяжело нагруженная, шла на короткой веревке позади пони Джагбира. В нем были набитые седельные сумки, бурдюк с водой, несколько небольших мешочков с едой и фуражом, гремящий набор горшков и сковородок, а также связки одеял и запасной одежды. На пони Робина и Джагбира были привязаны еще два или три маленьких бурдюка, полных воды.

Робин кашлянул, чтобы очистить горло от пыли; какая-то ее часть всегда просачивалась сквозь него. Вкус был таким знакомым, как будто он никогда не покидал Гаргару. Мимолетный визит в Индию так и не состоялся; он никогда не надевал ту облегающую зеленую униформу, никогда не мчался в поезде через Пенджаб, никогда не сидел за столиком под деодарами Симлы, на фоне зарослей рододендронов, и не беседовал прохладным полднем с главами правительства Индии. Но он завладел своей женой, а она — им. Это было реально; эта изнуряющая жара и суровая пустота Азии были реальны; трехнедельное тяжелое путешествие от индийской границы сюда было реальным; Привычка Бахрама кусать себя за руку, когда его седлали, была реальной. Остальное было сном.

Он сказал: «Мы почти на месте, Турфан».

Язык был удобен во рту и так же точен, как искалеченный горлом турки Джагбира. «Да, хозяин. Где мы будем ночевать?

«Посмотрим. Подкрепимся в первой попавшейся чайной.

При взгляде снаружи казалось, что Балх умер шестьсот лет назад. Внутри улицы бурлили жизнью. Это все еще был город караванов. Черные шатры повиндахов усеивали равнину на западе, а мужчины были здесь, в городе, и торговались на пушту в лавках. Здесь была пыль, принесенная с равнины, оставленная поколениями путешественников, взметенная копытами. Дома были серыми, прилавки пестрели тканями и фруктами. Афганские женщины в чадрах молча проходили среди кричащих турчанок с непокрытыми головами.

После тишины дороги шум бил им в уши. Они соскользнули со своих пони перед небольшим магазином с открытой дверью, привязали пони к столбам, поддерживающим крышу магазина, и вошли внутрь. Хозяин сел, скрестив ноги, в глубине зала. — Шербет со льдом для меня и моего слуги, — сказала Робин.

«Со льдом нельзя. Хозяин хмыкнул, оставаясь сидеть. — Льда не будет до следующей недели.

Робин пожала плечами. — Тогда немного вашего чая, если у вас есть. — Поскольку в жилах у него текла персидская кровь, ожидалось, что он будет высокомерно относиться к трем тысячелетиям персидской культуры, стоящим за его плечами.

Хозяин принес им чай в крошечных чашечках из тонкого фарфора, но с отколотыми краями и немытый. Подавая Джагбиру, он с большим отвращением сморщил нос. Робин посочувствовал ему. Джагбир полностью выполнил свою роль и от него разило козлятиной, жиром и потной шерстью. Робин зажал чашку между ладонями, потому что у нее не было ручки, и шумно отхлебнул. — Эти чашки грязные.

«Я делаю все, что в моих силах, господин,» заныл владелец. Робин бросил монету. Мужчина незаметно постучал им по камню и направился обратно к своему ковру в углу. Робин сказал: «Подожди. Ты знаешь Селима Бека, Ученого?»

«Я всех знаю. Он никогда не был здесь завсегдатаем, и, как я слышал, его нет уже несколько месяцев. Почему, что ты…?

Робин холодно уставился на мужчину, который перевел взгляд с него на угрюмо глядящего Джагбира и замолчал. — Он, случайно, не переезжал недавно? — спросила Робин.

«Нет, господин. В том же доме, на углу Тартар-стрит.

Робин кивнул и бросил ему еще одну мелкую монету.

«Благословения тебе, господи, благословения…»

Робин приложился губами к чашке с чаем. После отъезда из Симлы он размышлял, стоит ли публично признаваться в какой-либо связи между ним и покойным Селимом Бегом. Если бы он признался