Призрак Сомерсет-Парка - Б. Р. Майерс Страница 15

Нужно выпытать у мистера Локхарта всю историю целиком. Что же до того, чтобы найти виновного, сначала следует выяснить, кого из приглашенных спиритический сеанс напугает сильнее всего. Повлиять на признание способно множество факторов. Один из них – страх.

Я достала саквояж и положила его на кровать. Один за другим я вытаскивала предметы реквизита и наконец на самом дне нашла Книгу духов. Я вытащила ее, и из тонких пластин выпала записка миссис Хартфорд.

Ты меня любил?

Я успела снабдить это семейство ярлыком алчности, но, похоже, миссис Хартфорд скорбела искренне. От чего она надеялась избавиться – от сожалений или от бесконечной тоски из-за сомнений в собственном браке?

Я перечитала послание и вообразила ее семью – они сидят за столом и жаждут подсказки, но не имеют ни малейшего представления о том, что она тайком спросила. Я вспомнила, как она медлила, прежде чем задать свой вопрос. Возможно, миссис Хартфорд боялась, что ее послание прочтут вслух.

Я открыла Книгу духов на потайной вкладке и увидела строки, которые написала там перед сеансом.

Ныне я пребываю в покое.

Далековато от пылкого признания в любви, на которое рассчитывала миссис Хартфорд. На меня навалилась безысходность. Я сунула записку обратно в книгу и закрыла ее.

С этим уже покончено, решила я. Пора сосредоточиться на новом задании. От него зависит моя жизнь.

Полагаться ты можешь только на себя, ma petite chérie.

Предостережение maman тихим эхом отдалось в голове. Снова мне привиделся Собор Парижской Богоматери. Матушка редко рассказывала о родине, но однажды в детстве я нашла маленький портрет. Я играла с ее шкатулкой для драгоценностей, где лежали простые безделушки и браслеты мадам Ринальдо, и вдруг обнаружила, что у ящичка есть второе дно.

В потайном отделении я нашла прекрасный рисунок, где была изображена maman в образе улыбающейся юной девушки – в красивом платье и с зонтиком от солнца. Казалось, ей ни до кого нет дела. Так непохоже на ту женщину, которую я знала. За ее спиной высился средневековый собор, монументальный и величавый. Следующие несколько вечеров я доставала рисунок и смотрела на него, мечтая перенестись в то время, когда maman была счастлива, а не проводила дни в трудах и заботах.

На пятый день я набралась смелости и спросила, поедем ли мы когда-нибудь в Париж? Спросила ее о красивых нарядах, о том, жила ли она в большом доме с прислугой. Есть ли у нее по-прежнему зонтик от солнца? И не могла бы она сводить меня в Собор Парижской Богоматери, чтобы я представила, как там разгуливали Эсмеральда и Квазимодо…

– Jamais, – ответила она, поджав губы в тонкую линию, – никогда. Я никогда не вернусь. Семья от меня отказалась. Я для них все равно что мертва.

– А они знают обо мне? – спросила я, во мне еще тлела искра надежды.

Maman почти стыдливо опустила подбородок. Потом вырвала у меня рисунок и швырнула в камин. Глаза ее налились слезами. Я ахнула, бросилась в постель и уткнулась в подушку – вот как встревожилась и разволновалась, что расстроила ее. Вскоре у кровати послышались тихие шаги.

– Нельзя жить мечтами о прошлом, ma petite chérie. – Ее ладонь рисовала успокаивающие круги у меня на спине. – Девушка на том рисунке была такой глупой и наивной. Она верила, что любовь – это навсегда. Она и не догадывалась, что за любовью приходит боль. Остерегайся следовать зову сердца, Женевьева. Из-за него ты можешь вообразить себя неуязвимой. Помни: одно лишь сулит любовь – разбитое сердце. Потому надо запереть его на замок и сберечь эту силу для себя. Обещай мне.

– Обещаю, – ответила я.

– Хорошо, – кивнула матушка. – Сила спасет тебя, когда будет казаться, что уже все потеряно. Ты сильная. Ты будешь полагаться только на себя.

Порыв соленого ветра отвлек меня от размышлений. Никогда еще слова maman не были настолько уместны. Я понимала, что рискую жизнью, находясь в такой близости от моря, но мне остался лишь один шанс обрести свободу – устроить этот последний сеанс. Правда, и у Хартфордов я так думала.

Я закрыла окно и решила, что сейчас самая главная задача – найти подходящую комнату.

Глава 9

Леди Одра Линвуд

Запись в дневнике

Сомерсет-Парк,

18 марта 1845 года

Дружочек,

я никогда не встречала никого столь же озорного и веселого, как Уильям Саттерли. Он с нами совсем недавно, а мы с отцом уже смеялись с ним больше, чем за всю свою жизнь.

Однако он, хоть и не слуга, не совсем мне ровня. Его комната находится между нашим крылом и комнатами челяди, но он все время шныряет по дому, затевая всяческие восхитительные шалости. Ему уже известны лучшие укрытия в доме. Возможно, я даже поделюсь с ним тайной Линвудов, но не сейчас.

Гувернантка твердит, что его постоянное ерзание на уроках отвлекает, и отпускает Уильяма с занятия, даже если он сделал географию только наполовину. А во время моего урока фортепиано в окне сначала появились его черные кудри, а следом за ними показалась и голова. Он подмигнул мне, а потом исчез, стоило учителю повернуться в ту сторону. Пришлось прикусить щеку, чтобы не засмеяться и не выдать его.

И все же я ужасно завидую его свободе. Если бы миссис Донован поймала меня за беготней по лестнице для слуг с полными карманами свежего имбирного печенья, меня бы в наказание заставили часами декламировать стихи наизусть, а после – дополнительно упражняться в музыке. А Уильяма не наказывают! О нет! Миссис Донован лишь протянула руку, чтобы он отдал ей печенье, а затем взъерошила ему волосы и вернула одно. Она обращается с ним как с ребенком, хотя ему уже шестнадцать, на два с половиной года больше, чем мне.

Я подсматривала за ними из-за кадки с папоротником в холле. Я была уверена, что они меня не заметили, но, когда миссис Донован ушла, Уильям положил печенье на пол рядом с папоротником. Как будто мне нужны его подачки! Я – леди Одра, а он – сирота!

И все же я взяла угощение и сейчас его ем. Как выяснилось, украденное печенье гораздо вкуснее торта, поданного на серебряном сервизе.

Глава 10

Картинную галерею я обошла стороной, поскольку решила, что там снова бездельничает Уильям, и вдруг обнаружила библиотеку. Три больших