Возвращение Явленной - Евгений Евгеньевич Сухов Страница 12

самом конце пассажа, встроенная в нишу и стыдливо прикрывшись ладонью, возвышалась ослепительно-белая мраморная Венера, привезенная из Афин. Пройдя насквозь обширную библиотеку со старинными фолиантами, Вейц подошел к высокой резной двери. Уверенно потянул на себя массивную ручку. Тяжелая дверь неожиданно легко поддалась. В огромном помещении с высоким потолком на всех стенах в два ряда висели иконы, подсвеченные мягким рассеивающим светом. В его коллекции были собраны сербские, болгарские, греческие и русские иконы. Последним он отвел две смежные стены у самого окна, они были представлены разными школами: владимирской, псковской, московской, казанской, значительно отличавшимися в стиле письма, но не уступавшие друг другу с точки зрения мастерства.

В самом центре коллекции Норман Вейц оставил пустое место, предназначенное для Владимирской иконы, которую ему обещали два года назад, что было бы хорошим вложением капитала. Сохранились сведения, что икона была написана самим евангелистом Лукой. Однако сделка сорвалась в последнюю минуту (позже стало известно, что посредника арестовали чекисты). Однако завешивать свободное место другой иконой Вейц не торопился, словно предвидел, что ему представится возможность разместить там икону, равную по значимости Владимирской. И вот, кажется, такой день настал, — пустующее место займет Казанская икона Божьей Матери.

Передали, что в Петрограде ветрено, и ему следует прихватить с собой теплый плащ.

Глава 6

Покупатель иконы

Всю следующую неделю Норман Вейц читал газеты, чтобы понять, что в действительности происходит в России. Судя по сообщениям, война и не думала прекращаться. На юге войска Туркестанского фронта совместно с революционными частями бухарских повстанцев взяли штурмом крепость Старая Бухара. На западе польские формирования захватили уездные города Ковель в Волынской губернии и Кобрин в Гродненской губернии. На юго-востоке белые пошли в наступление на участке Пологи-Ногайск, чтобы широким крылом накрыть Мариуполь и Донбасс. Ожесточенные бои продолжались даже на море: произошло сражение белой и красной флотилий у косы Обиточной в Азовском море; был ликвидирован врангелевский десант на Таманском полуострове.

Следовало немного подождать, пока закончится вся эта кутерьма, и уже потом ехать до Петрограда на знакомом и удобном скором поезде «Норд-Экспресс»[41]. Но существовала большая вероятность, что икона будет продана кому-то другому, чего Вейц допустить не мог.

Судя из прочитанного, наиболее благоприятным и безопасным мог стать маршрут по Балтийскому морю, по которому регулярно продолжали ходить в Петроград пароходы.

В Петроград Норман Вейц отправился в конце сентября, и, несмотря на небольшой шторм, заставивший корабль на непродолжительное время встать в дрейф, до России добрался без особых приключений.

На Гутуевский остров[42] корабль прибыл около четырех часов утра. Спасаясь от усиливающегося ветра, Норман Вейц поднял воротник и уверенно шагнул на трап, по которому уже спускались на берег прибывшие.

Норман Вейц в Петрограде бывал не единожды, по большей части это случалось поздней осенью, когда город заливали дожди. Но сейчас сентябрьская погода его несколько удивила, — вместо ожидаемых ливней его встретило яркое солнце, тепло, красота европейских строений и широта столичных площадей, он почувствовал себя здесь столь же комфортно, как и в родном Лондоне. Лишь на берегу ощущался легкий ветерок, несильными порывами пробивавшийся в город.

В Морском порту Вейца встретил один из его эмиссаров — Мартин Хейц, проживавший в России уже лет пятнадцать, кажется, совсем обрусевший, прекрасно знавший русский язык, женившейся на смоленской дворянке, нарожавшей ему пятерых детей. Порученное дело исполнял исправно: открыл ювелирную лавку и скупал у населения драгоценности и украшения, большая часть из которых переправлялась в Великобританию.

Кроме обычных дворян, за бесценок продававших фамильные драгоценности, на рынок выставлялись также музейные редкости, внесенные во всевозможные реестры и каталоги, и ранее не подлежавшие продаже. Как правило, их продавали сотрудники музеев, имеющие доступ в хранилища.

Появление на рынке Казанской иконы Божьей Матери, имевшей мировое значение, предполагало, что ее история имеет криминальный след, возможно, что кровавый. Вот только проследить его не представлялось возможным. Вероятно, что икона, спрятанная под покровом лет, пролежала бы в тихом месте еще не одно десятилетие, если бы не мутные времена, каковыми памятен каждый перелом в истории. Так что икона, кроме драгоценностей на окладе, несла еще на себе печать горького момента.

Мартина Хейца, стоявшего на пристани, Вейц заприметил по серому костюму английской кроя и такого же цвета невысокому серому цилиндру, отчего он выглядел почти вызывающе среди множества клетчатых кепок и кумачовых косынок. В качестве повседневного убора он носил котелок, который предпочитало большинство мужчин, но вот цилиндры — весьма дорогой головной убор, изготовляемый вручную, — он надевал по особо торжественным случаям. Сегодняшний день как раз был таким.

Дружески помахав рукой, эмиссар устремился навстречу Вейцу, уже сошедшему на берег. В ответ на сдержанный кивок он снял с головы шляпу и, демонстрируя неуемную радость, растянул белесые губы в белозубой улыбке.

— Рад вас приветствовать, мистер Вейц. Желаете отправиться в гостиницу? Несмотря на повальную разруху, в «Астории» по-прежнему прекрасная кухня.

— Ни к чему, — отмахнулся ювелир, — хочу сначала посмотреть икону. Действительно ли она стоит тех усилий, что я предпринимаю.

— Мое мнение такое… Она стоит куда больше предпринятых вами хлопот, — отвечал Мартин Хейц. — Нас уже ждут.

Они прошли мимо старинной Водонапорной башни, миновали поломанные строения, разрушенные во время мятежа, и вышли к небольшой площадке, засыпанной грязным песком, где в ожидании уже стояло с десяток разных экипажей.

— Свободен, братец? — бодро поинтересовался эмиссар у хозяина безрессорной брички, с головой выдавая себя как человека заморского.

— Возница подозрительно бросил взгляд на его новый цилиндр, осмотрел начищенные ботинки прибывшего гостя и ответил:

Господам мы всегда рады… Куда вас? — спросил он, когда Норман Вейц с эмиссаром устроились в креслах.

— Давай вези на Морскую, двадцать четыре, и побыстрее, братец! Платим двойную цену!

— Это я мигом! — оживился возница. — Глазом не успеете моргнуть.

Подняв кожаные поводья, он хлопнул ими по крупу застоявшейся лошади, заставив ее тронуться с места. Бричка жестко забарабанила колесами по неровной земле. Они выехали из Морского порта, далее потянулись улицы, одетые в асфальт и сделавшие поездку не столь запоминающейся.

Наконец, они подъехали на Морскую к дому двадцать четыре, который в народе называли «Домом Фаберже», одному из самых красивых зданий на этой улице, выполненному в стиле средневековой готики, — с высокими крышами и узкими удлиненными кверху окнами. Зданию было почти двести лет, оно переходило из рук в другие, неизменно перестраиваясь каждым следующим хозяином. Последний его владелец — Карл Фаберже — преобразовал его полностью. Фасад дома был облицован кольским красным гранитом. Получилось весьма роскошно. Архитектору и строителям было заплачено немало, но Фаберже справедливо считал, что не просчитался: каждый, кто увидит столь внушительное здание, должен будет задаться вопросом: «Какое же великолепие находится внутри?!»

— Езжай, голубчик, —