Памятка убийцы - Алексей Викторович Макеев Страница 9

Тверская – мекка мошенников и экономических преступлений. А еще, как ни странно, самоубийц. Крыши старых домов, сохранивших следы сталинского ампира, привлекали самоубийц разных полов, возрастов и социального статуса.

Небольшая площадь Киевского вокзала как была с начала девяностых раем для цыган, так и осталась даже после строительства торгового центра «Европейский».

Старые улицы и дворы, ведущие от Кремля к храму Христа Спасителя, несмотря на весь их уют и тихую интеллигентную роскошь, всегда были местами самых страшных преступлений. И, как ни странно, даже после того, как все дворы были опутаны сетью камер, большая часть этих преступлений оставалась нераскрытой.

Заказные, серийные. Казалось бы, центр Москвы постоянно кто-то смотрит в окно, идет мимо, но, словно зачарованные, улицы хранили свои тайны.

И одну из них Гуров должен был раскрыть.

Глава вторая

Год назад Лев решил подготовить жене необычный подарок. Мария давно говорила ему, что для укрепления «семейной лодки» им нужно какое-то общее занятие. Дома у них стояло пианино, Маша играла не только для ролей в театре, но и сама для себя, и Гуров, решив порадовать жену, стал брать уроки игры на музыкальном инструменте. Как оказалось, занятия пошли полковнику на пользу, у него был тонкий музыкальный слух, а даже самое простое разучивание гамм помогало хорошо разгрузить голову после работы. Его преподаватель, сухенькая, похожая на воробья Павла Степановна, фигурантка трех дел о мошенничестве, ни одно из которых не удалось «на нее повесить», была лауреатом множества музыкальных конкурсов и как-то раз сама сказала, что взялась бы научить Гурова играть, потому что у него очень «удачные длинные музыкальные пальцы».

– С такими или в музыканты, или в щипачи. Странную вы себе профессию выбрали, – сказала она тогда, на очередном допросе.

Павлу никто за язык не тянул, а преподавателем она была очень хорошим. Уроки у нее были расписаны на каждый день, но для Гурова тогда она нашла местечко. И если он играл откровенно плохо, был рассеян или никак не мог уложить в голове сложные мелодии, она командовала строгим голосом:

– Лев Иванович! Думайте об убийствах.

Полковник послушно думал об очередном убийстве, которое ему нужно было раскрыть, и работа шла гораздо лучше. И над музыкой, и над убийством.

– Новое интересное дело? – спросила Маша, когда услышала, что муж наигрывает простую мелодию одной рукой. Она подошла и, положив руку на клавиши, сыграла продолжение. У них неплохо получалось играть в четыре руки, а благодаря тому, что в доме была очень хорошая звукоизоляция, соседи не жаловались. А может быть, им нравились музыкальные импровизации.

Гуров не любил приносить работу домой, поэтому просто рассказал о том, что убили балерину. Может быть, Маша слышала ее имя? И как оказалось, Афанасьева была известна в театральном сообществе.

– Как жаль! Она много работала с театрами, ставила пластику и хореографию на сцене, – искренне расстроилась Мария и сыграла грустный проигрыш одной рукой.

– Ты работала с ней? Знала ее лично?

Мария кивнула, встав, чтобы поставить чайник.

– Да, но это было очень давно. Наталья Александровна… очень своеобразный человек… была, – задумчиво добавила Мария. – Талантливая, строгая. Что меня больше всего восхищало в ней – потрясающая память на цифры, и это в ее возрасте! Лева, ты не представляешь – она все наши телефоны запоминала с первого раза.

– А ты знала, что она вела записные книжки? Типа дневников? Каждый день вносила записи. – Гуров вышел за женой на кухню.

– Ты знаешь, Лева, как ни странно, знала, – проговорила Маша медленно, словно сама удивлялась этому факту. – Причем начала она их вести в сорок один год. Наталья Александровна как-то рассказала об этом, когда мы пили кофе в столовой. Однажды вечером она вдруг просто решила, что если записывать каждый день, то хорошее и интересное, что было с ней, начиная с утреннего чая с подругой и заканчивая тем, что вечером она танцевала Жизель, хотя ей говорили, что после сорока эту партию ей никто не даст станцевать… Если записывать все это хорошее, то и жизнь станет более яркой. И это я помню точно: она записывала только положительные моменты. Может быть, конечно, Афанасьева и изменила своим принципам.

– А почему именно в том возрасте? – хмыкнул Гуров. – Не знаешь, что произошло с ней в это время?

– Интересно, а знает ли мир, какой у меня умный муж? – рассмеялась жена полковника. – Афанасьева тогда развелась с мужем.

Маша со свойственным ей психологизмом добавила несколько метких штрихов к образу балерины, и Гуров наконец смог представить, что за человек она была. Интересная, творческая, увлекающаяся, добрая, но строгая, не дававшая спуска ученикам… Но благодаря ее наставничеству и столичная, и мировая сцена пополнилась звездами балета.

– Как из книжки. Тебе не кажется, что она была слишком… книжной? Или кинематографичной. Какой-то ненастоящей. Кофе и чай пила из чашек тонкого фарфора, вела записи, нашла себе компаньонку, – Гуров размышлял вслух, – должно быть что-то еще. Что-то, чего мы не видим. Темная сторона.

– Но может же человек жить и без темной стороны? – чуть даже возмутилась Маша.

– Условная темная сторона есть у каждого, – постарался смягчить свой ответ Гуров, – у нас всех есть что-то, с чем мы живем или пытаемся жить в мире. С чем боремся или, наоборот, поддаемся. Это необязательно что-то плохое.

– Например, азарт или хобби, которое сильно выходит за рамки образа? – догадливо бросила Маша.

– Например, раз в пару недель, когда ее квартирантка уезжала, балерина ходила по дому в старом тренировочном костюме, пила «Жигулевское» и засыпала в ванной под песни шансона, – развеселил жену Гуров.

И на самом деле именно этого и не хватало образу убитой.

Чертовщинки. Но судя по тому, что в квартире убитой обнаружился черный ход с очень хорошо смазанными дверными петлями, то кто знает, какие еще чертовщинки найдутся по ходу дела.

Опыт Гурова показывал, что у таких людей чертовщинок бывает не просто вагон и маленькая тележка, а самосвалами можно грузить. Нужно лишь искать в правильном направлении.

– А ты пробивал ее по нашим базам? – спросил Крячко на следующее утро.

Гуров кивнул:

– Никаких следов. Тихая женщина, можно сказать, жила исключительно работой. Ни конфликтов, ни недоброжелателей – сплошь благодарные ученицы и руководители театра, готовые на нее молиться…

– Лева, хватит дурью маяться, – заглянул в кабинет к сыщикам Орлов. – Займись пока поисками крота, а точнее, крысы, у