Идентичность Лауры - Маркович Ольга Владимировна Страница 9

Думаю, Джессика напоминала мне его. Чем-то напоминала.

И если я только позволял себе абсурдные фантазии, она их с легкостью воплощала. Стояла передо мной и ушлым ланкийцем и отслюнявливала ему замусоленные рупии из большой пачки купюр на полгода аренды вперед. Прикусив губу, пересчитывала. И вся горела. Странная, очень странная девушка.

Не знаю, зачем ей это место на самом деле. Мне кажется, чтобы потратить побольше денег и придать своей персоне значимости. А возможно, для тайных увеселений. Если Джессика напишет в ангаре хоть одну картину — законченную картину, я имею в виду — я очень удивлюсь. Не скажу, что сама зарабатываю для семьи достаточно, но я затолкала подальше амбиции и пишу рекламные тексты, принося в бюджет хоть что-то. Она же только тратит и тратит. Жить, ничего не зарабатывая, спуская наследство, крайне неразумно.

Впервые я оказалась в ангаре через неделю после того, как Джессика арендовала его. Хотелось узнать, как она там все обустроила. Что-что, а создавать творческий уют Джесс умеет. А еще умеет создавать имитацию бурной деятельности.

Одна стенка с торца ангара была полностью открыта, и кустистые джунгли запускали внутрь листья, поглаживая своды со всех сторон. Я обернулась и увидела Эла. Он стоял, опершись о гофрированную стену, и любовно, как и всегда, смотрел на меня. Мы договорились встретиться тут. Нам было любопытно, смогу я или нет.

— Джесс обрадовалась, когда я ей сказал, что ты хочешь посмотреть ангар.

Я не ответила. Знала, что эти слова ничего не стоят. Эл, кажется, заметил мой скепсис.

— Почему тебе так важно было увидеть ангар? — Он замолчал, подбирая нужные слова. — Я имею в виду, почему тебе вообще это важно? Ведь Джесс вовсе не интересуется твоей жизнью.

Он стоял такой статный, в льняной рубахе, липшей к телу. С влажными прядями на лбу. Я вдруг четко увидела его тем самым фермером, которым он почти уже не был, когда мы познакомились. Мне хотелось получше узнать эту его сторону. И правда, почему мне все нужно знать? Наверное, это признак тревожного расстройства, подумала я, но ответила другое:

— Я и так все время дома. На виду.

— Не все время! — улыбнулся Эл. — Как минимум сейчас ты в ангаре.

— Это скорее исключение, чем правило, — отмахнулась я и побрела по длинному, как кишка, помещению, обильно залитому искусственным светом, который придавал ангару больничный вид. Нет. Я ошиблась в Джессике, когда сказала, что она умеет создавать атмосферу. Кажется, мастерскую она нарочно сделала неуютной, чтобы никто к ней не совался. Достаточно нам виллы «Мальва», не отпускающей, как бермудский треугольник, минимум до четырех пополудни, пока на улице солнцепек. Да и позже кутающей в домашнюю негу. Чудно, что у нас есть наша Марджани, не знающая никакой другой погоды. Эта старушонка носится по острову в любое время дня, бодрая, несмотря на возраст и очевидную физическую дряхлость.

— Ты не ответила.

— На что?

— Почему тебе так важно было увидеть ангар? — повторил Эл с расстановкой.

— Я могу сказать честно?

— Только так и нужно, Труди. В нечестных ответах толка столько же, сколько в групповой терапии для алкоголиков, на которую заставляют ходить родственники.

Я улыбнулась. Да, то, что делается из-под палки, лишено смысла. Но часто другим кажется, будто они точно знают, что для других лучше. И они даже бывают правы. Только какой от этого прок?

— Я думаю, что мне важно понимать, что у Джесс происходит, потому что я все время жду от нее подвоха. А ты разве нет? — Я ждала, что он ответит, зная, что Эл был тут. Наедине с ней. До моего появления.

— Я нет, — ответил он чересчур спокойно, и мне стало обидно. Получается, я одна тревожусь из-за Джессики, как нервнобольная.

— Почему? Почему ты нет? Это так непредусмотрительно. Так странно. Особенно в свете последних событий на берегу. И вообще… — Я замолчала. — И вообще, мы же не просто так сюда уехали.

— Я знаю. Но я не думаю, что готов тратить жизнь на догонялки за Джессикой. Мне на многое пришлось закрыть глаза. Нам всем пришлось. И если мы будет одержимы контролем, то жизнь превратится в ад. Я пытаюсь найти во всем этом безумии, что нас окружает, хоть какой-то островок спокойствия. И для меня этот островок ты, Труди. Наш мир. Наши ценности и планы. И когда ты начинаешь циклиться на Джесс, я расстраиваюсь. Серьезно расстраиваюсь. Потому что прошлое и так слишком сильно влияет на нас. Влияет сильнее, чем того хотелось бы.

Я не ответила. Бродила между холстов. Их было много, и они стояли рядком вдоль металлической стены. На каждом было по одной-две линии, по несколько пятен или мазков. Ни одна картина не была закончена. Я даже и картинами-то это назвать не могла.

— Ее полотна походят на работы Пьера Брассо, наделавшего шуму в 1964 на выставке в городе Гетеборге. На поверку он оказался четырехлетним живописцем-шимпанзе Питером, — сказала я язвительно, понимая, что высказывание это не делает мне чести.

— Почему ты так озабочена Джессикой? — спросил Эл, подойдя сзади и взяв меня за плечи.

Я обернулась и поняла, что глаза мои наполняются слезами.

— Я не понимаю, в чем я виновата. Не понимаю, почему она игнорирует меня и обижает. Не понимаю, почему не признает моей ценности и каждым поступком показывает, насколько я хуже нее.

— Но она этого не делает, Труди. — В глазах Эла застыло удивление. — Не сравнивает вас и не соревнуется. Да, она игнорирует тебя, это правда. Но ничего другого из того, о чем ты говоришь.

Я прикусила губу. Не хотела спорить, только сказала:

— Может, потому, что я не понимаю, как настолько родные души могут быть настолько чужими…

— Ты думаешь, деньги даются мне просто так? — кипел я от возмущения.

Эта женщина расхаживала по комнате голая, сверкая загорелым задом, и делала вид, что ей до лампочки мои стенания. Она развешивала за окном трусики и прочее кружевное бельишко, которое всегда трепетно стирала вручную, дабы не повредить. Иногда мне казалось, что трусы — это единственное, к чему она бережно относилась.

— Ты взяла деньги без спроса, Джесс. Ты хоть это осознаёшь? — говорил я, стараясь держать себя в руках и не вестись на ее провокации в стиле ню.

Она не отвечала. Надув по-девчачьи губы, продолжала развешивание с таким лицом, будто я один во всем виноват.

— Я понимаю, что брать вещи Труди тебе кажется забавным. Понимаю, что перепрятывать документы правильного нашего Эла тоже сродни шутке. Главное, не забудь, куда их сунула, — поправился я. — Но взять бабло из семейного бюджета и снять гребаный ангар на полгода в гребаных джунглях — это неописуемая дичь! — Я выдохнул и с шумом опустился в плетеное кресло.

Закончив возиться с бельем, она прикрыла окно, из которого парило, как из бани. Взяла с тумбочки пульт от кондея, щелкнула кнопку и, положив его на место, все такая же абсолютно голая, ответила железным противненьким голосочком, отчеканивая каждое слово:

— Да. Гиг. Я думаю, деньги даются тебе просто так.

Я аж опешил. Сел поудобнее, сцепил руки на груди и уставился на нее внимательно — мол, поясни-ка.

— Да, я осознаю, что взяла их без спроса, — продолжала она, расхаживая туда-сюда по комнате. Потягиваясь, как пума в саванне. — Только я не думала, что мне нужно просить разрешения.

— Почему ты не думала? Расскажешь?

— А нужно?

Я кивнул, а сам глядел на ее ананасно-желтый живот, залитый солнцем. Мне хотелось облизать его. Но я все еще сильно злился. Злость и возбуждение были чувствами, что вызывала в других Джесс лучше всего. Она искрила от возмущения, а ее голосок звенел, как скрежет оголившихся проводов:

— Потому что эти деньги и мои тоже. Ты ничего не делаешь, а только снимаешь сливки. И да, моих средств, вложенных туда, такое количество, что даже когда ты дебильно косячишь и выходишь из позиции не вовремя, их все равно остается чертовски много. Ты создаешь вид бурной деятельности, сидишь, уставившись в графики, и рисуешь предполагаемые линии падения и роста. Но это только для собственного утешения. Чтобы убедить себя, что что-то делаешь. А по существу — катаешься на американских горках со страховкой в виде неиссякаемого капитала.