Смерть в квадрате - Кретова Евгения Страница 7

Он щурился на яркое солнце, вытирал струившийся по лбу пот.

– А пристань-то новая, – отметил Тимур.

Ровные, плотно подогнанные друг к другу доски на основном понтоне, поблескивающие швартовочные кнехты, аккуратные перила на сходнях. Этой конструкции – от силы два года, и на свои скудные пенсии местные рыбаки такое не отгрохали бы. Да и не нужен им такой причал.

Участковый промолчал – вроде как своим замечанием городской следователь намекал на его недосмотр, а какой недосмотр, если жалоб нет? Участковый отвел взгляд. Они шли вдоль берега. Московский опер тоже рассматривал пристань.

– А чем живет поселок, а? – он посмотрел на участкового.

Тот пожал плечами:

– Да, знамо дело, своим хозяйством. Почти у всех дворов свои курочки, две козы на поселок да корова дойная, Матрена. Ну и рыбку для себя ловят, вялят, да вдоль трасы торгуют. Как-то так выживают.

– И много катеров в поселке?

– Ну, пять, может, шесть… но вы громко сказали, конечно, «катера», моторки крохотные у них.

И он махнул в сторону причала, у которого покачивались три моторные лодки с зачехленными двигателями.

– А пристань на десять кнехтов им тогда зачем?

Участковый не знал, он давненько в поселок не заглядывал – все другие дела, поважнее находились. Оперативник как-то недобро улыбнулся, повернулся к следователю:

– Надо выяснить. Причал больно большой, странно это все…

Но странность эту местные объяснили готовящимися переменами – поселок собирался приглашать в новом сезоне рыбаков из разных регионов.

– Вот есть у народы избинг, слышали о таком? А у нас рыбинг будет! – Веселился старый рыбак, сверкая золотыми зубами.

– Надо бы лодки посмотреть, – тихо проговорил оперативник.

И вот тут-то и возникла проблема, из-за которой в Тимуре Бочкине взыграл Глеб Жеглов: к лодкам их не пустили. Народ хоть и простой на вид, оказался подкованным, вспомнил про постановление на обыск, конституционное право на неприкосновенность жилища и так далее.

Их теснили к берегу. Макс вышел вперед, еще раз продемонстрировал удостоверение:

– Граждане рыбаки и рыбачки, – зычно проговорил интонацией киношного Жеглова. – Вы, конечно, правы, законы соблюдать надо. Но моя задача какая была? Получить оперативную информацию по причастности отдельных жителей этого поселка к участию в контрабанде запрещенных веществ. И эту информацию я получил, так как своим отказом в доступе к транспортным средствам вы подтвердили, что вам есть что скрывать!

– Да утопить их и дело с концом…

Голос – усталый и равнодушный – пролетел над толпой, разбился о недоумение Бочкина.

– Чего? Кто там представителя власти топить собрался?!

Он видел человека, стоявшего за рыбаками. На вид около сорока или чуть больше, приземистый, кряжистый, как когда-то говорили, черноглазый. Взгляд колкий, злой, будто игла. Он смотрел из-за спин, не пытаясь спрятаться за ними, но и не торопясь выходить на свет, будто стоя на границе: примут решение «утопить» – решит, не примут – растает в толпе, не догнать-не дотянуться.

Оперативник сделал движение – к кобуре.

И тут же раздался выстрел. И чутьем, уже своим собственным, не книжным, Тимур понял, что стрелял тот самый человек. Стрелял вероломно, из-под локтя стоявшего перед ним рыбака, ахнувшего от неожиданности и отпрянувшего было в сторону.

Тимур бросился на стрелявшего.

Удар, сваливший его с ног, будто подсек его. Правую сторону парализовало от боли, рука онемела и перестала слушаться. В ушах шумело от разгорающегося в плече пламени. Он пытался его сбросить с себя, но чувствовал, как боль разрастается – это его куда-то волокли, прямо по каменистому пляжу. Сквозь ватную пену в ушах слышались голоса и отрывистые команды, взгляд выхватывал чьи-то сапоги, брезентовый плащ.

Еще один рывок – волна накрыла его с головой, на миг подарив блаженное небытие и прохладу, но тут же отступила, лизнув напоследок живот. Тимура подхватили подмышки и под колени, забросили куда-то. Рядом что-то тяжело и влажно грохнулось.

Двигатель завелся, лодка двинулась по волнам, подпрыгивая на них и немилосердно встряхивая. Эта тряска и заставила Тимура очнуться: одежда промокла и пропиталась насквозь кровью, плечо нещадно жгло, правая рука не слушалась. Но Бочкин приподнялся, повернул голову. Справа от себя он заметил спину московского оперативника, тот не двигался. В ногах, скрючившись, сидел участковый и смотрел на Тимура мертвенно-мутным взором. Его одежда была мокрой, а на щеке и запястьях темнели свежие кровоподтеки. Не сложно догадаться – его утопили там же, у берега. Опер из Москвы или убит, или ранен. Тимур изогнулся, убедился – катером никто не управлял.

Неудачный маневр, и судно потеряет управление и опрокинется. Тела отнесет течением, не факт, что их кто-нибудь когда-нибудь найдет. А если и найдет, то какая связь с поселком? Никакой. Их никто не видел. Не справились с управлением, погибли по дороге. Если найдут московского опера или самого Тимура, пули, застрявшие в их телах, могут вызвать вопросы, но опять же – какая связь с тем черноглазым мужиком и поселком?

Бочкин вздохнул – ситуации такие он не любил. И хоть литературные сыщики в них частенько оказывались и с блеском выходили из них, в реальности все выглядело почти безнадежным.

Тимур перевернулся на другой бок, осторожно привстал на одно колено. Катер подпрыгнул на волне – Бочкин с грохотом повалился на дно, с силой ударился о скамью.

Но боль отрезвила его, добавила злости и решимости – если они погибнут, то никто не узнает, ни о контрабанде, ни о черноглазом мужике, запросто выстрелившем в человека. Такая несправедливость никак не укладывалась в голове Бочкина, поэтому он снова поднялся, стараясь удерживать равновесие, добрался до руля. Там, схватившись за руль управления здоровой рукой, он понял, что руль не слушается: или рыбаки постарались, или повредился уже во время гонки по волнам. Он выругался, обмотал себя тросом и привязал к катеру, включил задний ход. Катер дернуло – Тимур едва не вывалился за борт, но успел схватиться за вертикальную стойку. Судно медленно тормозило, а после потянуло назад, неторопливо подводя к берегу.

Тимур включил аварийный маячок, попытался связаться с береговой охраной – тщетно, связь им вырубили.

Он сел на дно, вытянул ноги. Подобрался к московскому оперу, попытался найти пульс – мертв.

– Хреново, – пробормотал.

В заднем кармане джинсов что-то завибрировало. Тимур вздрогнул от неожиданности, полез здоровой рукой в карман и вытянул мобильный: звонила жена.

– Тимур, я на работе задерживаюсь, ты Маркошу из садика заберешь?

Сына из садика он забрать никак не мог, но жена дозвонилась, это была большая удача.

– Нина, солнышко, ты только не волнуйся, – начал он. – И не перебивай меня.

– Терпеть не могу, когда ты так говоришь…

Тимур зажмурился, молясь, чтобы связь не прервалась:

– Свяжись с нашим отделом, скажи, пусть ищут меня и участкового Иванова по GPS, слышишь? Мы в море, шут знает где…

– Тимур, ты чего в море-то? – Нина расстроилась. – Куда ты опять полез?

– Нина!

– Да по…

Связь оборвалась, и Тимур надеялся, что это «Да по» должно было означать, что супруга поняла и знает, что делать.

С тех пор у Тимура Бочкина было внеочередное звание, плохо работала правая рука, а супруга нервничала всякий раз, когда он заступал на дежурство.

– В море тебя искать не придется?

И это могло бы быть семейной шуткой, если бы тот участковый Иванов и оперативник из Москвы выбрались живыми.

Вот и сейчас, вернувшись с работы, он первым дело услышал:

– Все нормально?

Как шифр, как сигнал – он не в беде.

– Да нормально, конечно. Ты мне тот случай будешь до пенсии вспоминать?

Нина смотрела на него и молчала с осуждением.

С того дня каждый его поход на службу стал для нее испытанием. Вернется-не вернется, жив или нет. Он читал это в ее глазах, чувствовал в трепете рук, обнимающих его перед выходом из дома, улавливал в интонациях. Жена не просила ни о чем: знала, что выходила замуж за следователя, что Тимур не видит себя вне службы. Молчала.