Три твои клятвы - Питер Свонсон Страница 6

еще двумя посторонними женщинами и нашла себе подработку няней в одной семье в Верхнем Ист-Сайде – чтобы просто иметь возможность вносить свою долю арендной платы. Она постоянно вспоминала слова отца, мол, у нее есть работа в издательстве в величайшем городе мира, но странным образом, вместо того чтобы сделать ее счастливой, все это заставляло ее чувствовать себя несчастной и никчемной. Она была там, где хотела быть, но чувствовала себя самозванкой, девчонкой из маленького городка, играющей во взрослую в мегаполисе.

И в какой-то момент решила: несмотря на протесты родителей, ей действительно нужно вернуться в Боксгроув, пожить некоторое время с ними или у Зои и устроиться официанткой, чтобы помочь им оплачивать часть счетов. Дело не только в том, что ей хотелось это сделать, она неким образом жаждала этого. Переезд домой даст ей цель.

Эбигейл как раз собиралась осуществить этот план, когда познакомилась с Брюсом Лэмом. Она обедала в кофейне, просматривая объявления о вакансиях в западном Массачусетсе, когда он сел за соседний столик. Эбигейл мельком взглянула на него, как раз в тот момент, когда он взглянул на нее, и они улыбнулись друг другу – быстрыми, вежливыми улыбками городских жителей. Эбигейл вспомнила, как подумала тогда, что, хотя этот приличный на вид тридцатилетний мужчина был в выцветших джинсах и мятом пиджаке, она могла сказать, что эти джинсы и этот пиджак, вероятно, стоили больше, чем ее двухмесячная квартирная плата. А затем вернулась к поискам работы.

Мужчина закончил есть свой салат с козьим сыром, встал, убрал посуду и подошел к столику Эбигейл.

– Извините, – сказал он.

Она посмотрела на него, вопросительно приподняв бровь.

– Могу я пригласить вас сегодня вечером на ужин? – спросил он.

Эбигейл рассмеялась.

– Можете, – сказала она и слегка удивилась быстроте и бойкости своего ответа.

– Вы живете где-то поблизости?

– Довольно близко, – сказала Эбигейл.

Он предложил ресторан с французским названием, и они договорились на восемь часов.

После того как он ушел, Эбигейл подумала, что, по крайней мере, перед тем как уедет, она поужинает в дорогом ресторане в центре Нью-Йорка в обществе абсолютного незнакомца. Пусть это будет ее нью-йоркской историей.

* * *

Ужин и впрямь был хорош. Учитывая то, как Брюс пригласил ее на свидание, она думала, он будет выпендриваться, – но Брюс оказался очень простым. Почти наивным. Он только что переехал в Нью-Йорк из Кремниевой долины, где жил («нет, не жил, а просто кодировал») последние десять лет. Он основал две компании и продал обе, и ему надоело быть генератором идей. Вместо этого Брюс решил стать финансистом и открыть собственный бизнес – стать бизнес-ангелом[3] инновационных проектов. («Я не хотел делать этого в Кремниевой долине, и я всегда мечтал жить в Нью-Йорке».)

На третьем свидании Эбигейл рассказала ему про свой план уехать из Нью-Йорка и вернуться к родителям, а также о чувстве вины из-за кредитов на учебу в колледже и о том, как тяжело сейчас ее родителям и как она в любом случае устала от большого города. Эбигейл произнесла все это на одном дыхании, но ее голос осекся на слове «беспомощная», и другой голос в ее голове тотчас представил, как Брюс прямо сейчас ищет глазами знак «Выход».

Но, когда она закончила, он сказал:

– Я оплачу твои кредиты на колледж.

– Что?

– Я их оплачу. Какая там у тебя сумма?

– Дело не в ней. Я не позволю, чтобы ты выплачивал мои кредиты на колледж.

– Послушай. Я все время жертвую деньги на благотворительность. В моем возрасте у меня сейчас больше денег, чем я смогу потратить за миллион лет. Ты хороший человек. Думаю, твои родители тоже хорошие люди. Позволь мне закрыть твои кредиты. Ты всегда можешь вернуться домой. Я не пытаюсь заставить тебя остаться в Нью-Йорке.

– Это безумие. Мы даже толком не знаем друг друга.

– Послушай, – сказал Брюс и глубоко втянул носом воздух. Они сидели в дорогом гастропабе в углу зала, между ними стояла тарелка фаршированных трюфелями яиц, и, чтобы быть услышанными, им обоим приходилось говорить чуть громче обычного. – Когда я жил в Кремниевой долине, я постоянно делал презентации, и стандартной практикой моих коллег было репетировать их, точно знать, что вы собираетесь сказать, и придерживаться сценария. Я же поступал с точностью до наоборот. Я приходил на презентации и просто говорил от чистого сердца, описывал свой продукт именно таким, какой он есть. Я никогда не репетировал. Меня никогда не волновало то, как я буду смотреться со стороны. Я просто приходил с полной честностью, и это делало все гораздо проще.

– Какое это имеет отношение к тому, что ты хочешь закрыть мои кредиты?

– Наверное, дело в том, что, когда я сказал тебе, что хочу это сделать, я был не совсем честен. Так вот, я собираюсь быть полностью честным. Я не верю в любовь с первого взгляда, но, когда я увидел тебя в кофейне, произошло что-то очень близкое к этому. Я хотел – нет, мне нужно было – узнать тебя, поэтому я рискнул. И вот мы здесь три свидания спустя, и я точно знаю, что хочу провести с тобой всю оставшуюся жизнь… Нет, дай мне договорить. Такой интересной женщины я еще не встречал. Ты любишь поэзию и фильмы ужасов и одеваешься как домохозяйка пятидесятых годов. Ты намного умнее меня, и я даже не надеюсь тягаться с тобой. И еще ты добрая и бескорыстная. Плюс, я думаю, мы подходим друг другу, и я знаю, что мы сможем выстроить отношения. Я чувствую в каком-то смысле, что теперь ты – цель моей жизни. Я не жду от тебя, что ты будешь испытывать те же чувства. Я, конечно, был бы рад, если б ты разделяла некоторые из них, но я говорю тебе это вовсе не поэтому. Я просто хочу быть откровенен с тобой. Я считаю, что мы должны быть вместе. И думаю, что если ты сейчас скажешь мне, что я пугаю тебя до чертиков и что ты больше никогда не захочешь меня видеть, то я все равно хочу закрыть твои кредиты на учебу, потому что ты хороший человек и тебе не стоит беспокоиться о том, что для меня не составляет большого труда. Считай это платой за то, что ты выслушала эту нудную, бессвязную речь.

– Она не нудная и не бессвязная, – возразила Эбигейл, правда, не решаясь посмотреть ему в глаза.

Должно быть, Брюс это заметил, потому что слегка побледнел.

– Да, я облажался, – сказал он.

– Нет, нет, нет. Ты не облажался. Просто твоя