Близнецы из Пиолана - Сандрин Детомб Страница 5

немного отдохнуть. Упорная немота Нади обескуражила бы кого угодно, но доктор Флоран сохраняла спокойный и невозмутимый вид. Должно быть, для нее это привычно, подумал Жан, в глубине души одновременно довольный и раздраженный, что от Нади пока не удалось получить никакой информации: она ведь могла оказаться совсем не такой, которую он ждал…

Было ли это специальной уловкой доктора или простым совпадением, но, едва взрослые поднялись с мест, собираясь выйти из комнаты, внезапно раздался голос Нади:

– Вы – друг месье Лессажа?

Жан вздрогнул и обернулся. Этот вопрос был обращен к нему. Он не сразу смог ответить – холодный, бесстрастный тон, которым были произнесены эти слова, его буквально оледенил. Теперь, когда она наконец заговорила, он сомневался, что хочет услышать продолжение.

– Вы его друг или нет? – повторила она уже более нетерпеливо.

– В некотором роде, – слегка запнувшись, ответил Жан.

– У меня есть для него сообщение.

– Сообщение? От кого?

– Просто скажите ему, что Солен его прощает.

4

«Просто скажите ему, что Солен его прощает».

Эта простая короткая фраза вызвала настоящую бурю, которая немедленно обрушилась на голову несчастного Виктора Лессажа. Человека, который хотел любой ценой вновь привлечь внимание к своему делу. И вот его мечта сбылась…

Фабрегас изменил основание для задержания – отныне Виктор считался главным подозреваемым в убийстве Солен и похищении ее брата Рафаэля. Как в прошлый раз…

Тогда, тридцать лет назад, жандармы вцепились в него бульдожьей хваткой. Они допрашивали его целыми днями, почти непрерывно. Статистика говорила, что в подобных делах часто замешаны люди из ближнего круга жертв, и Виктор казался идеальным подозреваемым (тем более что других не нашлось). Однако у него имелось алиби. У них с женой был свой выставочный стенд на Фестивале чеснока, возле которого они находились в тот день, когда их дети исчезли. Но только Люс Лессаж подтвердила, что ее муж никуда не отлучался от стенда на протяжении всего дня. Другие свидетели тоже сказали, что видели Виктора в тот день, однако не смогли поручиться, что он все время оставался на месте.

Жан Вемез, который допрашивал Виктора в тот раз, в конце концов отпустил его за отсутствием улик. Только после обнаружения тела Солен он поверил в его невиновность. Тогда Виктор буквально рухнул ему на руки, и никто не допустил даже мысли о том, что эта скорбь лишь притворство.

Но последние два часа Жан не знал, что и думать.

Возможно ли, чтобы человек, которого он знал столько лет, все же оказался каким-то образом замешан в это дело? Неужели он, пусть даже в самой малой степени, причастен к похищению своих детей… к убийству дочери? Жан не мог в это поверить. Он гнал эти мысли прочь… и одновременно злился на себя за это.

Фабрегас позволил ему наблюдать за допросом сквозь поляризованное стекло. Жан был признателен ему за это, хотя про себя полагал, что его место – в комнате для допросов. Ведь когда-то именно он занимался делом о пропавших близнецах. Он был единственным в этом здании, кто помнил все обстоятельства, все подробности. И самое главное – он был единственным, кто имел хоть какой-то шанс разговорить Виктора.

Конечно, доктор Флоран попыталась смягчить категоричность Надиных слов. Она сделала ряд предположений, которые, не затрагивая сути самого высказывания, могли бы объяснить, чем оно было вызвано.

Прежде всего, похититель мог заставить девочку произнести эти слова, пригрозив наказанием, если она ослушается. Однако Жан не слишком верил в такую версию – Надя обратилась к нему без всякого страха, уверенным тоном. Непохоже было, что ее запугали. Если бы ей действительно кто-то угрожал, это было бы заметно по ее голосу и поведению. Но она и бровью не повела.

Согласно еще одной гипотезе психолога, могло произойти самовнушение. Потрясение от случившегося было слишком сильным и вызвало у девочки временное психическое расстройство.

– Надя долгое время интересовалась судьбой Солен, – объяснила она. – И вот, напуганная случившимся, одинокая, беспомощная, она как бы вызвала ее к жизни. Создала себе «воображаемого друга».

Жан Вемез был рационалистом – все, что выходило за пределы логики, ускользало от его восприятия, поэтому сейчас он не стал возражать. Странно было бы предположить, что ребенок, умерший тридцать лет назад, в самом деле попросил передать послание своему отцу, тогда как объяснение психолога, верное или ошибочное, было, по крайней мере, логичным.

Что до Виктора, он был полностью выбит из колеи таким поворотом событий. Как и следовало ожидать, сначала он не поверил услышанному. Затем, когда он понял, что жандармы вновь подозревают его в похищении собственных детей, недоверие сменилась яростью. А потом, совершенно неожиданно, – слезами. Он даже не пытался скрыть или вытереть их. Успокоившись, он погрузился в оцепенение и долго сидел молча, глядя в одну точку.

Фабрегас настойчиво задавал ему один вопрос за другим, но Виктор никак не реагировал. Из него словно ушла жизнь. От этого зрелища Жану, наблюдавшему за допросом сквозь поляризованное стекло, стало не по себе. Человек, сидящий напротив, для него не был обычным подозреваемым – Жан относился к нему как к товарищу по несчастью, попутчику на долгой дороге невезения. Они с Виктором поддерживали друг друга все эти годы. Когда один из них терял надежду и готов был все бросить, другой находил нужные слова, чтобы его утешить и подбодрить. Но странная фраза Нади все изменила. Теперь Жан не вполне понимал, каким стало его отношение к Виктору.

Воспользовавшись перерывом в допросе, он подошел к Фабрегасу.

– Жюльен, разреши мне с ним поговорить.

Между двумя бывшими сослуживцами сохранялись дружеские отношения, позволявшие в разговорах наедине обходиться без чинов.

– Не могу, Жан. Сам понимаешь.

– Но ты ничего от него не добьешься!

– Может и так, но я не собираюсь давать ему поблажек, чтобы помочь выкрутиться!

– Я не прошу у тебя остаться с ним наедине. Я просто хочу, чтобы ты взял меня с собой, когда вернешься на допрос.

– Но ты сказал, что хочешь с ним поговорить.

– В твоем присутствии. Никаких проблем. Ты вызвал эксперта по давнему делу о пропаже близнецов. Кто тебя за это упрекнет?

Фабрегас некоторое время размышлял, помешивая ложечкой кофе. Он понимал, что ему вряд ли удастся «расколоть» Виктора, и было бы глупо отказываться от помощи своего бывшего начальника, которую тот предложил сам.

– О’кей, – наконец нехотя произнес он, – но имей в виду, Жан: это тебе я делаю одолжение, а не ему. И если я почувствую, что ты пытаешься подсказать ему нужные ответы, чтобы смягчить его участь,