Дочь Иезавели - Уилки Коллинз Страница 4

письма. Ха! Он не знает моего сердца. Я принадлежу Мине, а Мина принадлежит мне. Мы едины душой и телом, в этой жизни и в будущей. Я плачу, видите? Эти слезы говорят сами за себя. Плач успокаивает сердце. Об этом поется в одной немецкой песне. Я спою ее вам, когда немного успокоюсь. Музыка – лучший утешитель, музыка – подруга любви. – Он быстро утер глаза и поднялся со стула. – Здесь ужасно скучно. Дома я к такому не привык. У вас в Лондоне можно послушать музыку? Помогите мне на какое-то время отвлечься от грустных мыслей. Подарите мне музыку.

К этому времени меня достаточно утомили эти восторженные речи, и я с радостью согласился ему помочь. На концерте в Воксхолле он на какое-то время забыл Мину. Впрочем, на его взгляд, английскому оркестру не хватало утонченности и духовности. Зато он воздал должное английскому пиву. Когда мы вышли из парка, он пропел мне немецкую песню «Плач успокаивает сердце» с таким романтическим пылом, что, должно быть, разбудил всех спящих в районе.

В спальне я обнаружил на туалетном столе распечатанное письмо, адресованное тете. Адвокат писал, что согласен сопровождать ее в психиатрическую лечебницу… но и только. На письме тетка размашисто написала: «Ты можешь ехать с нами, Дэвид, если хочешь».

Во мне взыграло любопытство. Стоит ли говорить, что я решил обязательно ехать в Бедлам.

Глава IV

В назначенный понедельник мы все собрались, чтобы сопровождать тетку в лечебницу.

То ли она не доверяла полностью своему благоразумию, то ли нуждалась в достаточном числе свидетелей своего смелого поступка – не решаюсь судить. Однако она пригласила ехать, помимо адвоката, еще мистера Хартри, Фрица Келлера и меня. Двое отказались. Старший клерк сослался на большую загруженность на работе: сегодня день получения иностранной почты, и ему никак нельзя отлучиться. Фриц не придумывал никаких объяснений, честно признавшись, что испытывает ужас при виде душевнобольных: «Они пугают и отталкивают меня, и тогда начинает казаться, что у меня самого крыша едет. Не просите вас сопровождать, да и вам, милая леди, не стоит туда ехать».

Тетка печально улыбнулась и вышла из комнаты.

Благодаря специальному разрешению на осмотр больницы старший смотритель занимался только нами. Он встретил тетку чрезвычайно любезно и ознакомил ее с составленным им планом инспекции лечебницы. Смотритель пригласил нас после осмотра позавтракать у него.

– В другое время, сэр, я с удовольствием приму ваше приглашение, – сказала тетка. – Но сегодня цель моего визита – встреча с одним из ваших пациентов.

– Только с одним? – переспросил смотритель. – С кем-то из высшего круга?

– Нет, напротив, – ответила тетка. – Я хочу видеть бездомного страдальца, подобранного на улице. Мне сказали, что у вас он числится как Джек Строу[2].

Смотритель с изумлением смотрел на нее.

– Боже, мадам! – воскликнул он. – Разве вы не знаете, что Джек Строу – один из самых опасных безумцев в нашем заведении.

– Я это слышала, – спокойно согласилась тетка.

– И, несмотря на это, вы все-таки хотите его видеть?

– За этим я сюда и приехала.

Смотритель посмотрел на адвоката и на меня, молчаливо вопрошая, что означает этот странный каприз. Адвокат ответил за нас обоих. Он напомнил смотрителю об особом подходе мистера Вагнера к лечению больного.

– Я, как вдова мистера Вагнера, тоже питаю к нему интерес, – прибавила тетка, – и разделяю взгляды покойного мужа.

После этих слов смотритель почтительно ей поклонился, понимая, что придется смириться с ситуацией. Он извинился за некоторую задержку и позвонил. У вошедшего служителя он спросил: «Яркомб и Фосс дежурят на южной стороне?»

– Да, сэр.

– Пришлите кого-нибудь из них.

Через несколько минут за дверью послышался грубый голос:

– Я здесь, сэр.

Смотритель любезно предложил тетке руку.

– Позвольте сопроводить вас к Джеку Строу, – сказал он с легкой иронией.

Мы покинули комнату. Впереди шли тетушка и смотритель, следом – мы с адвокатом. Замыкал шествие человек, стоявший за дверью. Не знаю, кто это был – Яркомб или Фосс. Главное – это был мужчина могучего сложения, сильный, грубый и на вид жестокий.

– Он один из наших помощников, – объяснил смотритель. – Возможно, придется позвать еще одного, чтобы не случилось беды, мадам.

Мы поднялись по лестнице, отделенной от нижнего этажа массивной запертой дверью, и прошли несколько мрачных коридоров с чередой надежно укрепленных дверей, из-за которых неслись крики ярости и боли – то отдаленные, то совсем близко. Они чередовались с жутким хохотом, и трудно сказать, что было страшнее. Наконец нам открыли последние двери, самые массивные из всех, через которые мы ранее прошли. Оставив позади яростный шум, мы оказались в небольшом круглом холле. Здесь смотритель остановился и прислушался. Стояла мертвая тишина. Смотритель подозвал помощника и указал на тяжелую, дубовую дверь.

– А ну-ка взгляни, – сказал он.

Помощник отодвинул маленькое оконце и заглянул внутрь сквозь решетку.

– Он спит или бодрствует? – спросил смотритель.

– Не спит, сэр.

– Выходит, работает?

– Да, сэр.

Смотритель повернулся к тетке.

– Вам повезло, мадам. Вы увидите его в спокойное время. Ему нравится плести из соломы шляпы, корзины и коврики. И, уверяю, у него неплохо получается. Один из наших докторов, известный остроумец, дал ему прозвище Соломенный[3] Джек. Так мы открываем дверь?

Тетушка сильно побледнела, было видно, что она старается побороть волнение.

– Дайте мне пару минут, – сказала она. – Я хочу собраться с духом перед встречей.

Тетка села на каменную скамью у двери.

– Расскажите мне все, что знаете об этом несчастном, – попросила она. – Я спрашиваю не из простого любопытства – для меня это важно. Он молод или стар?

– Если судить по зубам, – начал смотритель, словно речь шла о лошади, – то он довольно молод. Но у него седые волосы и землистый цвет лица. Насколько нам удалось выяснить (а вызвать его на разговор бывает себе дороже), перемены в его облике связаны со случайно принятым ядом. А что случилось на самом деле, когда это было и где, он или не помнит, или не хочет говорить. Нам известно только, что он совершенно одинок. Он говорит на английском, но с непонятным акцентом, и мы не знаем, иностранец он или нет. Ему повезло, что он оказался здесь. Это королевское учреждение, и сюда мы обычно принимаем только пациентов из образованного класса. Но Джеку Строу удивительно повезло. Будучи в невменяемом состоянии, он попал под колеса такой высокой особы, чье имя я даже не смею произнести. Великосветскую даму несчастный случай настолько потряс (кстати, совершенно без оснований, так как мужчина практически не пострадал), что она привезла