Принц в Бомбее - Суджата Масси Страница 4

Сколько раз Френи произнесла слово «правда»? Видимо, она ею одержима.

– В целом я согласна: всегда нужно говорить правду. Проблема в том, что мое понимание неких прошлых событий может сильно отличаться от впечатлений другого человека от тех же событий.

Френи чуть подумала и ответила:

– Да. И как определить, чья правда важнее?

Первин заинтересовал ход ее мысли.

– В этом и состоит одна из важнейших задач адвоката: убедить судью или присяжных в верности одного-единственного объяснения из многих высказанных.

– Я очень плохо формулирую свои мысли. – Голос Френи звучал сокрушенно. – Когда я говорю вслух, многие на меня обижаются. Лалита все твердит: я сама навлекаю на себя гонения.

– Как по мне, вы очень внятно выражаете свои мысли. Кстати, если вас интересует юридическое образование, сходите во время каникул в Верховный суд. Посидите среди публики, понаблюдайте. Почувствуете либо интерес, либо отвращение.

– А может, и то и другое, – предположила Френи, и они дружно хихикнули.

Френи встала, задела жесткой складкой сари край чайного столика, посуда задребезжала. Тут Первин с ужасом поняла, что не предложила посетительнице-студентке ни чашку чая, ни печенье.

Этот сумбурный разговор всколыхнул в голове у Первин очень много вопросов. У нее осталось ощущение, что Френи хотела сказать что-то еще, но Первин не поняла, что именно, потому что девушка скрытничала.

2

Принц на параде

Еще в XIX веке Аршан Каян Мистри построил на Брюс-стрит особняк, достаточно просторный, чтобы там хватило места ему и трем его сыновьям с женами и детьми. На него – владельца строительной фирмы – работали лучшие архитекторы. Особняк получился изумительный, отделанный золотистым камнем из Курлы, украшенный фигурками крокодилов: во время дождя из пасти у них лилась вода. Комнаты с высокими потолками освещались газовыми лампами, впоследствии газ заменило электричество. Четыре выстланных мрамором ванные комнаты качеством водопровода могли поспорить с домами британских элит. Дедушка Мистри обожал свое детище и очень переживал, когда сыновья начали разлетаться из родного гнезда, чтобы зажить собственным домом в других частях города, не столь людных, где воздух посвежее.

В результате Аршан остался в просторном особняке один, в обществе одних лишь своих слуг и нечастых посетителей. И для него стало приятным сюрпризом, когда в 1905 году его средний сын Джамшеджи – своего рода отщепенец, который предпочел карьеру юриста строительному поприщу, – спросил, не может ли он открыть в Мистри-хаусе свою контору. Джамшеджи только основал свою практику, и близость особняка к бомбейскому Верховному суду была большим преимуществом.

Дом разделили на деловую и жилую части, к обоюдной выгоде. Двенадцать лет кряду отец с сыном встречались за ленчем или чаем – до самой кончины пожилого джентльмена в 1917 году.

Про Аршана не забыли – в вестибюле висел его портрет в полный рост. Дедушка Мистри был изображен в возрасте шестидесяти лет, в европейском костюме и высокой черной фете[8] на голове. Правой рукой он опирался на столик, где лежали раскрытая священная книга, вечное перо и строительная линейка. Художник, Пестонджи Боманджи, сумел передать суровый взгляд темно-карих глаз, которые еще и следили за каждым, кто смотрел на картину, как глаза «Моны Лизы» да Винчи.

В четверг, 17 ноября, Первин не смогла найти во всем Мистри-хаусе ни одного места, где не чувствовала бы на себе чужих глаз. Началось все утром, с реакции отца на ее предложение остановиться у костра, зажженного борцами за свободу. Он резко ответил, что она в этом году уже достаточно работала бесплатно. И с какой радости Первин тащиться на самый север города, в фабричный район, если она только что заявила, что слишком занята, чтобы праздновать прибытие принца к Воротам Индии?

Первин была раздосадована, но знала, что перечить отцу в лоб бесполезно. А покойный дедушка наверняка принял бы сторону Джамшеджи. Вздохнув про себя, она повернулась спиной к портрету дедули Мистри и зашагала наверх по удобным начищенным ступеням, в самый дальний угол второго этажа, к чугунной лесенке на крышу.

Люк, скрипнув, открылся, Первин осторожно ступила на известняковую плиту. Крыша была примерно такая же, как и у всех соседей: бельевая веревка, несколько больших глиняных горшков для сбора дождевой воды. В детстве они с братом любили перебрасываться мячиком через веревку – пока в люке не появлялось сердитое дедушкино лицо и он не приказывал им немедленно спуститься вниз, а то… Мистри-хаус был едва ли не самой высокой постройкой на всей улице, ребенок оступится – и конец. Впрочем, сейчас было не до воспоминаний.

Первин посмотрела в сторону порта, где отчетливо виднелся могучий серый корабль – остальные суда казались с ним рядом карликами. И без бинокля было видно, что это военный крейсер. В годы Первой мировой войны она видела такие же огромные корабли у берегов Англии.

Люк скрипнул, Первин обернулась и увидела Мустафу. Корзина выстиранного белья казалась ужасно нелепой в руках у рослого величественного патана.

– А вы почему на крыше? – спросил он, развешивая влажные салфетки и полотенца.

– Да вот смотрю, прибыл ли принц. Мустафа, стирка – не ваше дело, – укорила она старого слугу.

– А что делать-то? Дхоби[9] сегодня не придет. – Мустафа увидел крейсер, взгляд его смягчился. – Корабль его величества «Ринаун»!

– Помпезное название, под стать пассажиру, – съязвила Первин.

– Нельзя относиться к принцу предвзято. Что, если он привез долгожданные новости? – Мустафа закинул кухонное полотенце на веревку с верным расчетом бывшего сержанта Индийской армии. Пенсия, которую ему назначили после увольнения, оказалась такой мизерной, что пришлось подрабатывать в Мистри-хаусе.

– Еще пятьдесят лет британского правления – по мне, никакие не долгожданные новости.

Мустафа закрепил полотенце прищепками, разгладил и только потом ответил:

– А вдруг правительство решило даровать Индии статус доминиона? Уж кому сообщить такие новости, как не нашему кронпринцу!

Первин закатила глаза:

– Я понимаю, что Эдуард вызывает у вас интерес, но не будем забывать, что он принц Уэльский, не Бомбейский.

– Что-то вы нынче не в духе, Первин-мемсагиб.

– Не время праздновать и размахивать флагами. Вы же знаете: многие остались дома, бойкотируют его приезд, а сторонники Гандиджи решили сегодня развести костер. И прибытие принца только раздует пламя.

– Костер уже развели. – Мустафа указал к северу, где поднималась в небо струйка черного дыма. – Меня вот что смущает: они собираются жечь одежду, уничтожать полезные вещи. По счастью, костер развели далеко, его королевское высочество не поедет в том направлении. И я всей