Смертельный код Голгофы - Филипп Ванденберг Страница 39

не привело к ожидаемым результатам, и я поставил себе более долговременную задачу, когда случайно познакомился с домработницей хозяина пивного завода, который тоже находится в этом списке. Она оказалась настоящей крепкой крестьянкой с тугой косой и большим желанием общаться. Эта женщина и рассказала мне, что Груббер, так зовут хозяина пивного завода, недавно сделал операцию по пересадке печени. Она также оговорилась, что это дико дорого и даже немного вне закона.

— А вы смогли узнать подробнее? Рассказывайте же! — заволновался Гропиус.

Левезов наслаждался такими моментами. В эти секунды, он, простая ищейка, которая существовала благодаря вынюхиванию чужих тайн, чувствовал себя важным участником событий, ощущал свою нужность и значимость. Поэтому говорить он начал нарочито медленно:

— Я сделал вид, будто тоже стою в очереди на трансплантацию печени. Проклиная спиртное, я сообщил, что в листе ожидания я только на восемьдесят пятой позиции, что равносильно смертному приговору. А потом спросил, как пивовар получил свою печень. Девушка рассказала, что в Мюнхене есть один профессор, который может достать любой орган и пересадить его, правда за бешеные деньги, а пациенты должны подписывать бумагу о неразглашении. Адрес клиники она не знала, но имя профессора вспомнила быстро: Фихте.

Гропиус подпрыгнул. Он догадывался об этом. Этот мерзкий выскочка, коротышка Фихте, работает на мафию! Профессор нервно заходил по комнате, сложив руки на груди. Он кипел от ярости, от злобы на себя самого, потому что всегда доверял этому вероломному человеку и неизменно отметал в сторону все подозрительные несуразности, связанные с ним. Он вспомнил сверхурочные, на которые Фихте с радостью соглашался, и выходные дни, которые он постоянно брал в счет этих переработок. Теперь все это представало совсем в другом свете. Как врач Фихте вел двойную жизнь. С одной стороны — разыгрывающий порядочность главврач с хорошей зарплатой, а с другой — подпольный хирург по пересадке органов, зарабатывающий на своих операциях бешеные деньги. «Я завидую ему, — подумал Гропиус, — завидую его выдержке и стальным нервам». Ведь эта система могла функционировать только до тех пор, пока в ней не возникли сложности. Одна-единственная операция, прошедшая неудачно, могла означать для Фихте полный конец.

Теперь обретала смысл и смерть Шлезингера. Видимо, для Фихте запахло жареным. Скорее всего, он, Гропиус, сделал какое-то незначительное для него самого замечание, настолько сильно взволновавшее Фихте, что он придумал это жестокое решение проблемы — чтобы убрать Гропиуса с должности. Понятно, что Фихте было проще простого отравить печень, предназначавшуюся для операции! Тот факт, что именно Шлезингер оказался в тот день на операционном столе, человек, который сам был нечист на руку, было случайностью или лишний раз доказывало то, что каждый из нас в течение жизни прячет хотя бы один скелет в шкафу.

— Вы ничего не говорите! — осторожно заметил Левезов. — Это же как раз то, что вы хотели узнать.

— Да-да, — сказал Гропиус, смотря на него отсутствующим взглядом, — вы действительно великолепно справились, Левезов. Отличная работа. Вы не узнали, где Фихте проводит операции?

— Увы. Я думаю, что домработница этого не знает. Если хотите, я могу заняться и другими из списка.

— Нет, думаю, вам следует последить за Фихте. Но действуйте при этом с максимальной осторожностью. Фихте не догадывается о том, что я знаю. Он должен и дальше пребывать в неведении. И держите меня в курсе всех новостей!

Едва Левезов ушел, как Гропиуса охватило сомнение: а было ли это объяснением всех произошедших событий?

Ясно, что двойная жизнь Фихте вызывала множество вопросов, но если рассудить трезво, то эта новая информация о причастности главврача к организованной преступности едва ли объясняла и половину всего произошедшего. Посылка де Луки и похищение Гропиуса совсем с этим не увязывались. И ведь где-то еще была эта чертова папка, за которую кто-то готов отдать десять миллионов.

А если Левезов водит его за нос? Этот субъект охотится за деньгами лучше, чем черт за грешными душами! Может быть, он просто все это придумал, чтобы выудить еще парочку чеков? Уж чересчур безупречно он работал: получил задание и уже через пару дней представил готовый результат. А ведь он имел дело не с обществом книголюбов, а с преступной группировкой. Эта история не давала Гропиусу покоя. Ему нужна была ясность и возможность испытать Левезова.

Уже на следующий день такая возможность ему представилась. В общем-то Левезов сам напросился.

Он позвонил Гропиусу:

— Мне ведь следует держать вас в курсе дела, если узнаю что-то новое, профессор? Не уверен, важно ли это. Может быть, это известный факт: у Фихте есть личный самолет!

Гропиус сглотнул.

— После всего того, что вы уже успели рассказать о нем, меня ничем не удивить. Откуда вы узнали об этом?

— Это я расскажу позднее. Его двухмоторный Piper стоит на летном поле Йезенванг, в сорока километрах к западу от Мюнхена. Сегодня он заказал полет в Ниццу на 14 часов. Можете делать из этого выводы, профессор! Я еще позвоню.

Гропиус поблагодарил и положил трубку. Новость о том, что у Фихте есть самолет, уже не могла вывести его из равновесия. Тем не менее он сел в машину и поехал на запад от Мюнхена. Если бы его кто-нибудь спросил, зачем он это делает, Гропиус бы ответил: не знаю.

Около часа Гропиус свернул на магистраль А96. Холодный декабрьский ветер уже гнал по предгорьям Альп первые снежинки. Через тридцать километров Гропиус съехал с автобана и поехал по разбитой проселочной дороге.

Йезенванг, баварская деревенька, каких много, едва ли была достойна упоминания, если бы рядом с ней не располагалось летное поле, которое служило местом парковки для частных самолетов спортивных летчиков, бизнесменов и просто богатых мюнхенцев. Гропиус припарковал свою машину в отдалении, рядом с ангаром, откуда открывался хороший вид на все поле. Одномоторный самолет Cessna и двухмоторный Piper были готовы к полету. Пара десятков других небольших самолетов стояла припаркованной в стороне на площадке. Никакой суеты, как обычно это бывает в аэропортах.

Гропиус ждал около двадцати минут, после чего увидел, как из здания аэровокзала вышел Фихте в сопровождении женщины, они быстро шли к трапу ожидавшего их самолета. На Фихте была темная рубашка, на голове кепка, в руке элегантный дорожный чемоданчик.

Пока Фихте открывал дверь над правым крылом и помогал женщине войти в самолет, порыв ветра сорвал платок у нее с головы. Гропиус вытаращил глаза. То, что он увидел, никак не укладывалось у него в голове. Разум отказывался ему служить и верить в увиденное: это была Вероник.

Затаив дыхание, Гропиус напряженно следил за тем,