Смертельный код Голгофы - Филипп Ванденберг Страница 36

На проспекте Ломбардии в это вечернее время, а было уже около десяти, движение оживленное, как днем. Франческа подхватила Грегора под руку — как будто так и надо. Стало прохладно, они оба продрогли. На перекрестке проспекта с очередным узким переулком Франческа потянула Грегора вправо и, показав на старое семиэтажное здание, сказала:

— Мы пришли.

Лестничные пролеты были выложены синим кафелем, звуки отражались в них гулким эхом. В центре подъезда находился лифт — железная клетка, отделенная от ступеней лестницы сеткой рабицей. Шум при открывании металлической двери отозвался во всем подъезде. Франческа нажала на кнопку пятого этажа и улыбнулась Гропиусу. Он воспринял ее мимику как приглашение и придвинулся к ней вплотную, почувствовав жар ее тела. Франческа повернула голову в сторону, но Грегора не оттолкнула.

— Вы сводите меня с ума, — прошептал Гропиус.

— Разрешите! — сказала она и распахнула металлическую дверь лифта.

Скудно освещенный длинный коридор привел их к двери, выкрашенной белой краской. Франческа жестом пригласила Гропиуса войти.

— Мама? — сказала она шепотом и, обратившись к Гропиусу, добавила: — В это время она редко бодрствует. Присаживайтесь!

В комнате было всего одно окно, но четыре двери: две на одной стороне и две на другой, поэтому для мебели оставалось совсем мало места. В центре стояли две придвинутые друг к другу софы, а между ними — низенький столик с газовой плитой.

— Вы говорили, что живете в квартире втроем, — заметил Гропиус.

— Да, — ответила Франческа, — мама, я и мой муж.

Гропиус незаметно сжался, потом добавил извиняющимся тоном:

— Я думал, что вы…

— Что вы думали, профессор?

Франческа открыла одну из дверей. Внутри маленькой комнаты горел свет. На кровати у противоположной стены лежал темноволосый мужчина с бледным лицом. Он не шевелился.

— Мой муж Константино, — сказала Франческа и, не глядя на Гропиуса, спокойно продолжила: — Полгода назад его сбила машина, с тех пор он в коме. Что это означает, думаю, мне не нужно вам объяснять.

Гропиус был поражен. Эта женщина совершенно выбила его из колеи. Всего минуту назад он больше всего на свете желал ее и совершенно бесцеремонно отправился к ней с намерением переспать. И Франческа явно была не против. А теперь?

Гропиус чувствовал себя просто ужасно. Ему стало ясно, что Франческа заранее продумала эту печальную сцену, чтобы раз и навсегда держать его вдали от себя. Теперь ему стало стыдно.

— Простите мне мое непристойное поведение, — пробормотал он тихо.

— Вы можете спокойно говорить в полный голос, — сказала Франческа, — он нас не услышит, по крайней мере так заявляют врачи.

Гропиус отвернулся, спрятал руки в карманы и уставился в темное окно, а потом сказал:

— Я не знаю, что вы обо мне думаете, но я не мог предположить…

— Конечно, нет, — прервала его Франческа, — я вас ни в чем не упрекаю. В жизни случаются такие ситуации, когда пропадает любое ощущение реальности.

Она закрыла дверь.

Не зная, как себя вести, Гропиус молчал. Франческа поставила его на место, отвесила ему пощечину, не причинив при этом физической боли. А пощечина, которая не болит, приносит душе намного больше страданий, таких страданий, от которых бывает невозможно избавиться годами. Ему очень хотелось поговорить, объяснить ей, какое сильное впечатление она произвела на него и что он ни в коей мере не собирался и так далее и тому подобное. Но любое объяснение казалось ему неуместным. Из-за своей беспомощности, из-за ощущения, что он просто не дорос до подобной ситуации, Гропиус вел себя неуклюже, неловко, как школьник.

— Пожалуй, будет лучше, если я пойду.

Франческа ничего не ответила, только посмотрела на него.

В оцепенении Гропиус спустился вниз на стенающем лифте. Небольшой отрезок дороги до проспекта Ломбардии он бежал. Ему казалось, что он убегал сам от себя. На углу он поймал такси и поехал в отель.

* * *

Наступило утро. Просыпаясь, Гропиус мечтал о Франческе, но, вспомнив события прошлого вечера, разозлился сам на себя — довольно странное и совершенно нехарактерное для него состояние.

Завтрак, довольно скромный, как и обычно в Италии, Гропиус заказал себе в комнату. Он никого не хотел видеть. Намазывая поджаренные тосты персиковым мармеладом, он разглядывал визитную карточку Франчески. То есть он смотрел на ее обратную сторону, где она написала имя, адрес и телефон де Луки.

Гропиус думал, как ему лучше поступить, стоит ли позвонить Лучано де Луке и договориться с ним о встрече. В конце концов он решил поставить профессора перед фактом. Ведь Гропиус не знал, как они поймут друг друга и как тот отреагирует на сообщение о смерти Шлезингера.

Водитель, который отвез его на другую сторону реки По, ездил на стареньком «фиате» 80-х годов, что не мешало ему быть уверенным в том, что он является обладателем гоночного автомобиля. Во всяком случае с каждого светофора он срывался, громко гудя мотором, и выкрикивал:

— О ла-ла, «феррари»!

Переехав По, они проехали небольшой отрезок по проспекту Казале, повернули направо на проспект Чиери и остановились напротив двухэтажной виллы, прятавшейся за невысокой каменной стеной и густыми кустами. «Институт проф. Лучано де Лука» — было написано на разъеденной латунной табличке, которая никак не намекала на деятельность учреждения.

Когда Гропиус подошел к запертым деревянным воротам, внутри залаяла собака. У него появилось нехорошее, тревожное чувство. Это ощущение было последним, что он запомнил: его сильно ударили по голове. Как будто издалека он услышал резко отдаваемые команды, а потом темнота — Грегор потерял сознание.

Позднее Гропиус не смог сказать, сколько времени он пробыл в этом состоянии полузабытья. Когда он, связанный и в мешке, на несколько секунд пришел в себя на заднем сиденье автомобиля, ему показалось, что рядом с ним сидит Франческа. Как к нему пришла эта мысль, он не мог объяснить, поскольку ничего не видел, это было только ощущение. Потом он услышал странный жалобный звук и снова погрузился в темноту.

Через некоторое время Гропиус опять пришел в себя. Он находился в комнате с высоким потолком, без мебели, через матовые стекла пробивался дневной свет. Его знобило. Ничего примечательного в этой комнате не было — разве что зелено-голубая масляная краска, которой были покрашены стены и которая начала кое-где отслаиваться.

Попытка пошевелиться не удалась: Гропиус был крепко связан. Его голени были примотаны к ножкам деревянного стула, грудь стянули ремнями. Плечи болели, поскольку руки были связаны и заведены за спинку стула. Гропиус почти не