Я во всем виновата - Элизабет Кей Страница 2

Это была глупая мечта. Любую загадку ты всегда разгадываешь быстрее меня.

Я попробую еще раз.

На этот раз я расскажу все лучше.

Я не буду лгать. Я не подведу тебя.

Но нам лучше поторопиться. У нас мало времени.

Глава 2

Все началось двадцать лет назад. Несколько недель подряд стояла жара – градусов тридцать. Кожу стягивало пленкой из морской соли, засохшего пота и крема для защиты от солнца. Песок постоянно застревал в морщинках на сгибах локтей и между пальцами ног. Каждое утро я собирала волосы в хвост, чтобы они не липли ко лбу и шее. По вечерам было трудно дышать, потому что воздух оставался жарким и густым от колючей пыльцы. Мне было десять лет, почти одиннадцать. Я была уверена в себе – возможно, даже слишком.

Я была самой старшей из нас четверых.

У меня есть младшая сестра.

Мне следовало рассказать о ней много лет назад, когда мы только начали встречаться. Это было бы так легко сделать, когда ты делился историями о своем детстве, о шалостях и хаосе, который творили четверо неуправляемых мальчишек. Я могла бы рассказать о наших проказах, но эти истории ничем хорошим не закончились. Я чуть было не проговорилась спустя пять лет, за несколько месяцев до нашей свадьбы, когда твоя мать пристала ко мне с расспросами. Но все же я сказала, что у меня никого нет.

Лидия, моя сестра, родилась через два года после меня, в тот же самый день.

Я обращалась с ней как с маленькой куклой, неуклюже держала ее на руках, пыталась кормить и переодевать, хотя сама была немногим больше младенца. С тех пор я много раз листала альбомы с многочисленными фотографиями тех лет: мы прижимаемся друг к другу чумазыми щечками, дружно улыбаемся в объектив. Я хранила свою любимую фотографию в ящике прикроватной тумбочки. Мне шесть лет, на мне белые штанишки с оборками, в руке я держу оранжевый шланг. На моей сестре желтый купальник с розовыми бретельками, и капельки воды, как бусинки, усеивают нашу кожу. Мы прижимаемся друг к другу лбами, и тяжелые мокрые пряди наших рыжих волос свисают вниз.

Потом, когда мы остались вдвоем и начали сгибать шланг и отпускать его, она упала в гортензии. Я помню, как она долго пыталась встать и раздавила почти все цветы. Я сказала – и была права, конечно, – что не стоит признаваться, что это могла сделать и кошка. Но она настояла на своем и, всхлипывая, побрела в дом просить прощения.

Думаю, фотография лежит на прежнем месте.

Эмбер, моя двоюродная сестра, родилась через четыре дня после меня.

Она появилась на свет первого сентября, а я – двадцать восьмого августа. Это означало, что нас разделял целый школьный год, и я окончательно стала считаться самой старшей. Но почему-то старше казалась она. Быстрее, умнее, выше. Тем летом у нее немного набухла грудь, а мое тело оставалось мальчишеским. Я носила обтягивающие белые топы и говорила себе, что это бюстгальтеры. В ее присутствии я держалась прямее.

Через месяц или около того я должна была пойти в местную среднюю школу. Она была полна решимости получить стипендию в более модной школе и, если сдаст экзамены и ее проект будет принят, отправиться туда следующей осенью. Для нее было важно оказаться там, где другие ученики – и их родители – разделяли ее стремления.

На этом я остановлюсь, потому что все уже понятно. Она считала себя лучше всех нас. Полагала, что заслуживает большего.

Она заслужила все, что выпало на ее долю, если хочешь знать мое мнение.

У Эмбер была сестра Пейдж.

Пейдж исполнилось всего семь, и она была совсем крошкой.

Хотела бы я сказать, что она была милейшей малышкой, которую обожали и баловали. Но я не стану лгать. Мне не нравилось, как она упивалась своим статусом самой маленькой и самой кроткой. Мне не нравилось, что наши родители – в частности, ее отец – настаивали на том, чтобы мы обращались с ней как с равной.

Каждый год мы проводили вместе, вчетвером, по крайней мере несколько недель. У нас, конечно, были и хорошие дни, пока все не стало плохо.

Какой же бред – никогда не говорить о них, да?

Я еще вернусь к этому. Обещаю.

У нас был коттедж на побережье, так далеко от дома, что казалось, будто это совсем другой мир. Сначала мы проводили там время с бабушкой и дедушкой – они прожили там последние тридцать лет своей жизни, – но после их смерти он достался нашим матерям. Мы продолжали приезжать туда, потому что всем казалось невозможным провести лето в другом месте.

Я и сейчас вижу его таким же, каким он был в то лето: кирпичные стены, увитые плющом и розами, круглая соломенная крыша, деревянные окна, задвинутые ставнями. Я помню заросший сад, вид на море и ощущение того, что снаружи дом всегда казался большим, ярким и красочным. Мы жили вчетвером в одной комнате, и какое-то время это казалось прекрасным, потому что спален в домике было всего три, и необходимость тесниться в таком маленьком пространстве сходила за приключение.

У нас было много традиций, слишком много, чтобы их перечислять, но первой задачей каждого лета была постройка убежища в саду. В тот год я не хотела этого делать, но сестра умоляла меня и говорила, что никто не справится так же хорошо, как я, что без меня все будет не то, и я почувствовала себя нужной. Я вздохнула, делая вид, что меня вынудили, и на следующее утро приступила к работе. Я велела сестре принести деревянную сушилку для белья из чулана и поставить ее между свисающими ветвями плакучей ивы. Младшей кузине пришлось собирать клетчатые пледы в гостиной. Я накинула один из них на сушилку и полезла внутрь, расстилать остальные на земле.

Эмбер на моей памяти никогда ничего не делала, просто наблюдала за нашей работой.

В укрытии было прохладно, несмотря на зной снаружи; спутанные ветки отбрасывали на траву тонкие, холодные тени. Я сняла сандалии и почувствовала под ногами росистую землю. Мне нравилось, что здесь было тише, чем снаружи. Зелень заглушала шум волн и пение птиц, как будто мы сидели в каменной пещере.