Медвежий край - Дарья Андреевна Кузнецова Страница 2

Геройствовать и тащить на палубу громоздкий чемодан Антонина вряд ли стала бы даже без строгого внушения Сан Саныча: самой бы пробраться по узким крутым лестницам без потерь! Так что она со всей возможной аккуратностью сложила немногочисленные пожитки, которые успела достать за время пути, неожиданно долго провозилась с приведением в порядок одежды и в попытках аккуратно прибрать волосы, не мытые с самого берега, и всё же двинулась к выходу, чтобы взглянуть на место своей будущей жизни.

Шторм закончился, отчего перемещение по коридорам парохода перестало требовать ловкости и проворства опытного эквилибриста, палуба лишь едва заметно покачивалась под ногами, и это принесло громадное облегчение. Удручающий мучительный недуг отступил и затаился, Антонина вздохнула почти свободно и на открытый воздух выходила с чувством облегчения и вновь проклюнувшейся робкой надеждой на лучшее: долгий путь почти окончен, и впереди если не благолепие и успешная интересная работа, каковые она рисовала себе в самом начале, то хотя бы отсутствие необходимости куда-то ехать и твёрдая почва под ногами. И тогда эти мелочи казались достаточными условиями для счастья.

Ветер бил в корму, «Северный» шёл малым ходом, так что на баке, передней части палубы, было почти неплохо, если оставаться недалеко от надстройки и прятаться за ней. Ближе к носу наверняка дуло куда сильнее, но Антонину это не заботило, она бы и в штиль не отважилась сильнее приблизиться к борту.

Дождь оставил свои следы на мокрой палубе, заполнив лужицами каждую мелкую ямку и щёлку, но теперь перестал. И небо, хотя и хмурое, выглядело высоким и достаточно светлым, что давало надежду на скорое прояснение. Привычная к такому в родном Петрограде, сейчас Антонина тем не менее разглядывала пейзаж с растущей тоской, а вера в лучшее зачахла, так и не сумев толком проклюнуться.

Ближний берег, докуда хватало глаз, был мокрым, плоским, ржаво-зелёным и серо-бурым, если не считать невнятных белых проплешин, отсюда больше похожих на остатки лежалого снега. В отдалении, в дымке, равнина вспухала одинокими кочками холмов. «Сопки» – всплыло в голове подходящее слово, почерпнутое невесть где. Дальний берег впадавшей в лиман реки был горист и обрывист, но едва ли по-настоящему высок.

Может быть, окажись путь менее долгим, его последняя часть – более спокойной, а погода сегодня – солнечной, Антонина сумела бы оценить суровую и сдержанную красоту этого места. Может быть, но вряд ли, потому что от вида Ново-Мариинска хотелось одновременно рыдать и смеяться: назвать это поселение городом мог лишь уроженец дальнего скита, отродясь не видевший больше десяти домов рядом.

Путешественница насчитала пять или шесть каменных зданий в два-три этажа, над одним из которых возвышалась металлическая мачта – неужто беспроволочный телеграф в этакой глуши? Блестела куполами пара церквей – ближняя, побольше, с малой звонницей, тоже из камня, и дальняя крошечная часовенка, отсюда только купол и видать. Всё остальное – неширокая россыпь чёрных избушек на курьих ножках. На дальнем берегу тоже стояли постройки, но совсем немногочисленные.

Сколько человек здесь жило? Тысяча? Едва ли больше.

И сразу стала понятна щедрость, с какой ей положили не только жалованье, но и согласились оплатить дорожные издержки. Потому что кто в здравом уме поедет на этот край мира? Только святой подвижник, вдохновенный энтузиаст-бессребреник или тот, кто отчаянно нуждается в деньгах. Первых двоих, очевидно, найти не сумели, пришлось раскошеливаться.

Но теперь Антонину занимал иной вопрос: кому вообще в этой глуши мог понадобиться специалист её профессии?! Разве что какому-то чиновнику для галочки и для порядка, поскольку – положено…

Обошлось, однако, без слёз, девушка напомнила себе о цели и о сроке. Продержаться бы год, и уже недурно выйдет. А она продержится. Живут же тут как-то люди, и она проживёт. Работы не будет – так и что, уж какое-то занятие найдётся, хоть бы даже исследовательское. Для большинства прежних планов материала не найти, но что-то иное наверняка подберётся!

За время, пока «Северный» лавировал и шёл к пристани, Антонина успела озябнуть и пожалеть, что осеннее пальто покоилось в чемодане, а сама она ограничилась плащом, рассудив, что на берегу будет и теплее, и меньше ветра, нежели в море. Поспешила, не подумала, что все эти манёвры занимают столько времени. Антонина изнемогала от нетерпения: слишком хотелось наконец ступить на твёрдую землю. В трудном, кажущемся бесконечным пути самыми тяжёлыми оказались последние минуты ожидания.

Замёрзнув, она ушла в кают-компанию, где дожидались причала прочие попутчики из «верхних». Появление единственной представительницы прекрасной половины человечества на корабле, да к тому же миловидной и молодой, вызвало среди скучающих мужчин оживление. Все участливо интересовались её самочувствием, целью путешествия и прочими подобными вещами, которые в пути обычно быстро становятся достоянием небольшого тесного общества.

Мыслями Бересклет находилась уже на суше, в уютном доме, а лучше всего – в горячей ванне или уж хотя бы в тёплой постели, и пусть она искренне старалась никого не обидеть, но разговор поддерживала с трудом, отвечала порой невпопад и пропускала вопросы мимо ушей. Почти полное отсутствие качки, не чета штормовым валам, добавило Антонине к накопившейся усталости страшную сонливость, и путешественница начала неприлично клевать носом.

К счастью, один из мужчин, этнограф, бойкий и деятельный рыжий с проседью усач жилистого сложения, заметил неладное и отвлёк общее внимание неожиданным заявлением о том, как он тоскует по парусникам и жалеет, что нынче в Ново-Мариинск курсирует пароход. Дескать, не стало романтики, не стало красоты. На этих словах Антонину пробрало мелкой дрожью: дорожной романтики она накушалась полной ложкой, настолько, что нынче даже перспектива возвращения в родной Петроград вызывала не надежду и ностальгию, а оторопь на грани ужаса.

Собравшееся же в кают-компании просвещённое общество в едином порыве постаралось переубедить ренегата, прежде казавшегося своим, и о загадочной попутчице временно забыли. Как это водится в таких случаях, первоначальная тема беседы быстро оказалась потеряна, разговор выплеснулся на безбрежный простор столкновения прогресса с моралью. Так что оставшиеся минуты до пристани Антонина пусть и не проспала, как мечталось, но хотя бы не вслушивалась вынужденно в шумный разговор и не пыталась участвовать в нём. К счастью, никому не пришло в голову спросить её мнения о предмете.

Когда сам капитан заглянул сообщить, что «Северный» прибыл в порт назначения, всё тот же усатый этнограф вызвался помочь Антонине. Не слушая возражений, подхватил её саквояж с инструментами и ценными склянками, который Бересклет не доверила матросам, и строго велел своему товарищу и помощнику – ровеснику Антонины или даже вчерашнему студенту – помочь девушке сойти на берег.

– Ну что вы, не стоит! – смутилась та.

– Антонина Фёдоровна, не спорьте, – улыбнулся он. – Я отчётливо помню своё первое путешествие через всю империю, помню с трепетом и не без содрогания, а вы юная девушка, одна, в такую даль – уму непостижимо!

– Действительно, не обижайте нас! – поддержал его младший этнограф. Белобрысый и долговязый, восторженно-тревожный, он напоминал молодого пса, неожиданно для себя сорвавшегося с поводка.

Бересклет было невообразимо стыдно оттого, что она даже не помнила их имён, но сил на споры не осталось.

Её матушка, только услышав, на что подписалась старшая дочь, едва не слегла, в красках вообразив все