Черная рука - Стефан Толти Страница 17

то жили бы в такой же безопасности, как любая другая диаспора, и не было бы нужды выплачивать никчемным сволочам большие суммы в качестве наказания за свое трудолюбие и процветание»[188]. Такова была его публичная позиция – тихое сожаление. Но случались моменты, когда Петрозино терял терпение по отношению к собственному народу и начинал ненавидеть жертв «Черной руки» даже больше, чем самих преступников. Он «назвал пострадавших овцами, – рассказал итальянский журналист и писатель Луиджи Барзини, – и осыпа́л их яростными оскорблениями»[189]. Петрозино жил в подавленном состоянии, переполненный отчаянием. Почему его народ отказывается объединяться против этих варваров?

Однако город, в который он уже успел влюбиться, город, строившийся за счет изнурительного труда итальянцев, также не выполнил своего долга. Он давал возможность членам «Черной руки» убивать и похищать снова и снова. «Бесконечное разочарование, – писал итальянский биограф, – от того, что суды быстро освобождают людей, за которыми он охотится с таким трудом, сделало его жестким и безжалостным»[190]. Столкнувшись с безразличием города, Петрозино выступил с предупреждением. «Общество “Черной руки”, – заявил он журналистам, – только начинает свою деятельность. Если его не остановить, чума расползется дальше. В настоящее время головорезы „Черной руки“ нападают только на своих соотечественников, но если не дать им отпор, то они осмелеют и начнут нападать на американцев»[191]. И это не было тактическим ходом: Петрозино действительно верил в свои слова и при любом удобном случае повторял эту мысль.

Детектив чувствовал, что будущее итало-американцев мрачнеет на глазах, и предвидел грядущую катастрофу. Вера в себя и в свою новую страну, которая много лет назад побудила его разбить ящик чистильщика обуви, оказалась близка к истощению. «Он чувствовал себя брошенным, – рассказывал Барзини, – оставшимся в одиночестве посреди огромной битвы»[192].

4

Таинственная шестерка

Борьба не прекращалась все лето 1904 года. Петрозино продолжал лоббировать создание Итальянского отряда, а Мак-Эду выдавал отказ за отказом. Баланс нарушила серия ужасных преступлений «Черной руки». Стало ясно, что Общество не исчезает, а, наоборот, становится сильнее, и что журналисты с Парк-Роу[193] будут продолжать раздувать истерию. Газетные заголовки трубили о возрастании влияния Общества.

14 сентября Мак-Эду вызвал Петрозино в свой кабинет. «Ваша просьба, наконец, удовлетворена, – неохотно сообщил он детективу. – Теперь вы уполномочены создать Итальянский отряд. Подбирать его состав будете сами»[194]. Это был неожиданный поворот. Команда Петрозино стала бы первым отделом такого рода в истории страны. Но Мак-Эду поступил хитро. Петрозино просил «немного власти» для итальянцев, и комиссар дал ему именно это – немного власти. Петрозино говорил об отряде в двадцать человек, но вместо этого получил пятерых – бюджет был соответствующий.

Когда Мак-Эду объявлял прессе о создании нового подразделения, он обозначил довольно скромную цель деятельности: «Честный итальянец должен прийти к выводу, что полицейские для него не враги, а друзья»[195]. Однако Петрозино понимал, что это лишь вторая ступень: вначале надо как следует ударить по «Черной руке» и вбить в нее страх. Только после этого можно обрести доверие людей.

Озаботившись поиском пятерых соратников, детектив принялся обходить участковые пункты полиции Манхэттена. Однако, учитывая особые требования к членам отряда, большого выбора у детектива не было. В 1904 году в полиции Нью-Йорка служили около десяти тысяч полицейских, но менее двадцати человек из них знали итальянский, и, возможно, четверо или пятеро могли разговаривать по-сицилийски. Первыми членами Итальянского отряда стали детективы из разных районов города, с которыми Петрозино или уже работал лично, или хорошо знал их репутацию.

Для начала его выбор пал на Мориса Бонноила, сына франко-ирландских родителей, выросшего в Маленькой Италии. Бонноил прославился тем, что умел бегло говорить на нескольких языках: его сицилийский был едва ли не лучше, чем английский. Морис уже работал с Петрозино в течение многих лет и находился на пике весьма успешной карьеры, в ходе которой чего только не совершил: от спасения молодой женщины, попавшей в лапы хозяев опиумного притона, до ареста так называемых Прекрасных близнецов – братьев-трансвеститов, обожавших прогуливаться по Бродвею в «шуршащих юбках и больших нарядных шляпках». Следующим кандидатом в Отряд стал Питер Дондеро – двадцатисемилетний парень с хорошо поставленной речью, который, проработав в полиции три года, уже успел прослыть эстетом. «Это самый великолепно украшенный город, который я когда-либо имел удовольствие посещать, – поделился он с корреспондентом газеты Los Angeles Herald, когда приехал в Калифорнию забирать заключенного. – А яркое солнце и прохладный бриз делают его просто идеальным». Наличие тонкого вкуса в области урбанистики не мешало Дондеро быть крутым полицейским. Немного позже, после победы в битве с бродягой по имени Гарри «Пусси» Майерс, он станет обладателем неровного шрама через все лицо. Во время другого задержания итальянский преступник прижмет револьвер ко рту Дондеро и взведет курок. Полицейский успеет отвести оружие от лица за мгновение до того, как грянет выстрел.

Джордж Силва, Джон Лагомарсини и Уго Кэссиди завершили формирование отряда. Последний просил своих новых коллег называть его Хью[196] Кэссиди – в память о его любимом стрелке с Дикого Запада Бутче Кэссиди[197]. Самым известным делом Уго до прихода в отряд стало возвращение шести тысяч долларов, украденных из шифоньера, принадлежавшего сыну любимого массажиста короля Бельгии. Чтобы добраться до денег, злоумышленники спустились через люк в крыше здания на 113-й Восточной улице. В общем-то, и в самом Кэссиди было что-то от преступника: в 1895 году, когда он еще служил патрульным, его обвинили в попытке вымогательства у подозреваемого крупной суммы наличных. Обвинил его бывший землемер, утверждавший, что Кэссиди угрожал ему ложным арестом, после чего, в ответ на отказ землемера, напал. Детектив упорно настаивал на своей невиновности, и два года спустя обвинения были сняты. Петрозино, сам отличавшийся добродетельностью и непорочностью священника, по-прежнему был готов рискнуть и поработать с людьми далеко не безупречными.

Как только отряд был укомплектован, Петрозино проявил себя, став своеобразным начальником, чрезвычайно трудолюбивым и ярким, но при этом не вполне открытым. Феноменальная память и многолетний опыт самостоятельной работы сделали его самодостаточным. У него никогда не было напарников-копов, на которых он мог бы положиться, а постоянные оскорбления со стороны сплоченного братства ирландских полицейских превратили его в параноика. Одному из членов Итальянского отряда, которому не терпелось приступить к исполнению своих обязанностей в первый рабочий день, Петрозино приказал следить за подозреваемыми, но при этом отказался даже в общих чертах сообщить, в чем именно подозреваются эти люди. Подобное продолжалось неделями. Петрозино усвоил горькие уроки, полученные в те годы, когда итальянцы