Дело с довоенных времен - Алексей Фёдорович Грачев Страница 17

— Проклятые, — слышалось, — наши мужья погибли, а этих везут в вагонах, да еще кашей кормят.

— Выдайте их нам, выдайте! — несся крик над путями, над крышами домов. Конвоиры с автоматами в руках стояли, опустив головы. В щели вагонов, в окошечки, забитые металлическими пластинами, смотрели пленные — в зеленых мундирах, без головных уборов. Глаза их — то полные страха, ожидания расплаты, возмездия, то безразличные, то даже надменные — ну да, бои уже шли на подступах к Москве.

Вдруг из одного вагона донеслось:

— Гитлер капут!

Странно, этот голос вызвал новый и яростный взрыв возмущения.

— А раньше где были?

— Как попались, так и «капут».

Одна из женщин нагнулась, подняла с земли камень, метнула его в вагон. Это послужило сигналом — палки и камни полетели со всех сторон, забарабанили о доски.

Один из конвоиров закричал:

— Разойдитесь, нам велено охранять. Запрещено подходить!

Наконец поезд тронулся. Толпа нехотя стала расходиться — женщины продолжали ругаться, иные плакали. Некоторые вели за руку детей.

— Вот кто оставил тебя, Танюшка, без отца, — услышали оперуполномоченные, выходя вслед за толпой на вокзальную площадь. Услышали и как-то невольно переглянулись. Шли дальше через площадь молчаливые, угрюмые.

— Нет уж, — сказал Семиков, — пойду прямо сейчас к начальнику с заявлением в армию. Хватит...

— Ты сначала сходи к Порфирию Гладышеву, — оборвал его тут же сердито Коротков, — расспроси его, он расскажет тебе, как ему отказали.

— Да знаю я, — взорвался оперуполномоченный и зло взглянул на Короткова.

— А знаешь, так помалкивай об этих заявлениях.

— Уж если кому и идти на фронт, так это мне в первую очередь, — присоединился к разговору Кондратенко. — Я уже воевал с немцами. Из окружения выходил с полком. Из трехлинейки стрелял. И сейчас на четыреста метров положу немца первым выстрелом, хоть и рука не так крепка, как раньше. Только нельзя нам всем разом на фронт, — осуждающе поглядел на оперативников. — Тыл должен быть надежный для войска. Без прочного тыла нет ни обороны, ни наступления. А прочный тыл и наша забота.

Была у него привычка приглаживать волосы — привычка, оставшаяся еще от молодых лет. И сейчас, погладив виски, Кондратенко остановился на миг возле немецкой кирки — готического собора, построенного здесь в кои-то века, — с высокими, как отшлифованными, стенами, со стрельчатыми, вытянутыми полосками окон, с красной черепицей крыши, с высокой папертью, на которую вели каменные ступени.

— Вот, к примеру взять, стояли мы с полком под крепостью Кенигсберг. Подход к реке держали возле сельца, по-ихнему хутор, значит, или фольварк. Обозы к нам шли — то с провиантом, то с новым пополнением. И как обоз, так пальба, да точно по дороге. Куда только солдатские сухари, куда новобранцы. Стали гадать офицеры, и пригляделся кто-то из них к такой вот кирке. Поменьше она была высотой, правда, круглые колонны стояли, и ограда с версту, поди, вокруг нее. Послали солдат на кирку и нашли там фонарь и зеркало. Остались в засаде. И что же, появился мужчина, вроде крестьянина, местный. Берет зеркало, светит от солнца, пускает зайчиков. Взяли его тут. Как взяли его, так и пальба по дороге кончилась. Вот что такое один шпион. Немец и сейчас шлет нам диверсантов. А кто будет их задерживать, Валя?

Семиков ничего не ответил, а только рывком натянул глубже фуражку.

Они прошли немногим больше квартала, как увидели идущего торопливо им навстречу милиционера.

— Я за вами, — проговорил он, позабыв поприветствовать, как положено. — Послал Демьянов. В районе сброшен десант. Немецкие парашютисты. В старом парке будет грузиться истребительный батальон.

Поспешили в горотдел. В кабинете у Демьянова собрался почти весь состав — все в пальто, шинелях, плащах. Все с серьезными лицами, внимательно слушающие начальника. Тот был в зеленой фуражке пограничника, длинной кавалерийской шинели, перетянутой лакированными ремнями. Через плечо на ремешке болтался бинокль, сбоку на ремне открытая кобура, из нее высунулась рукоять пистолета. Напоминал сейчас Демьянов командира, отдающего своей армии приказ о наступлении...

— Общее командование операцией поручено мне, как старому пограничнику, — услыхал Коротков голос начальника. Так вот почему такой важный и подтянутый сегодня Дмитрий Михайлович.

— Пойдем цепью, когда выгрузимся. Важно, чтобы видеть человека справа и слева. Тогда ни одна ящерица не ускользнет.

Он поднял палец:

— И чтобы все они были в наших руках. Совет обороны города приказал нам взять в плен парашютистов до сумерек.

Но пока грузились в вагоны в старом парке да пока ехали, — а ехали сорок километров три часа, потому что пропускали военные эшелоны, идущие к фронту, — и наступили те самые сумерки. К сумеркам прибавился еще дождик, поднялся ветер — лес загудел, зашумел. Уже заранее стало ясно, что операция сорвется. Однако Демьянов отдал приказ двигаться цепями по лесу, где ориентировочно предполагалась высадка десанта парашютистов. Пожилые ополченцы, вчерашние фэзэушники, держа наизготове винтовки, учебные и боевые, пробирались в темноте между деревьев, кустарника, подобно кабанам, валя сухостой, запинаясь за пни, проваливаясь в канавы. Вдруг прогремел выстрел — с какой-то поспешностью, взахлеб ударило в ответ еще несколько выстрелов. Цепи попадали в траву, мокрую, пахнущую уже прелым листом. Упал и Коротков, выставив вперед наган, пытаясь разглядеть в темноте силуэты немцев. Рядом, привстав на колено, словно спортсмен-бегун, приготовился кинуться вперед Семиков. По кустам продирался с пистолетом в руке Демьянов.

— Кто? Где? — кричал он на весь лес.

— Кто? Где? — неслось тут и там, как эхо. Выяснилось, что один из ребят-фэзеушников принял дерево за немца. У остальных же не выдержали просто нервы от напряжения, и они выхвостали драгоценные патроны в белый свет, как в копеечку. Хорошо, что обошлось без жертв.

К утру на привале двое потеряли винтовки, и разгневанный командир батальона с согласия Демьянова оставил их в лесу искать оружие «хоть до нового года». Один заблудился и вышел к станции только к вечеру на другой день. Батальон вернулся утром на станцию, а точнее — на перегон, и погрузился в эшелон. В городе узнали, что парашютистов было всего трое и их задержали без боя рабочие восстановительного поезда уже в соседнем районе.

На другой день Демьянов мрачнее тучи явился в отдел, и снова в своем осеннем сером пальто,