Ласточкин крик - Ахмет Умит Страница 13

– Так точно, господин главный комиссар. Наша Зейнеп умница – всю нужную информацию она вынесла в отдельную таблицу. За сегодня постараюсь управиться.

– Прекрасно. – Я повернулся к девушке. – А мы с тобой встретимся с близкими Акифа Сойкырана, может быть, им тоже есть что рассказать.

Зейнеп вздохнула.

– У Акифа Сойкырана нет родственников, господин комиссар, он вырос в приюте.

Это обстоятельство сразу привлекло внимание Али, который сам был из детского дома.

– А что за приют? Стамбульский какой-то?

Тоном отличницы, идеально выполнившей домашнее задание, Зейнеп ответила:

– Нет, в Чанаккале [13]. Приют закрылся десять лет назад, но нам повезло: его бывший начальник, Хиджаби-бей, сейчас на пенсии и живет в Стамбуле, в районе Зейтинбурну[14]. Мы с ним вчера разговаривали по телефону – он сразу вспомнил Акифа. Расстроился, когда узнал, что тот мертв, но выразил готовность нам помочь.

– Отлично, это то, что нам надо! – Я показал на погачи, оставшиеся в пакете. – Давайте доедайте, а я пока пойду к начальству, пусть расставят людей у детских садов.

8

Каждый мой воспитанник – чистое золото

Не так уж давно – всего-то лет двадцать назад – район Зейтинбурну, застроенный одноэтажными геджеконду [15], был пусть и бедным, но довольно приятным зеленым уголком города. Но теперь от цветов и деревьев не осталось и следа – друг за другом громоздились уродливые, почти неотличимые бетонные здания, выстроенные на деньги муниципалитета. Бывший директор детского дома, в котором вырос Акиф, жил на пятом этаже. Лифт не работал, и нам пришлось подниматься по узкой лестнице. Перед дверями квартир была выставлена обувь, слышались детские голоса, кто-то готовил еду, и ее тяжелый запах был невыносим при такой жаре. Люди, живущие здесь, так и не смогли стать в полной мере стамбульцами – они несли на себе печать родной анатолийской[16]деревни, немало, впрочем, не стесняясь этого. Их основной задачей было просто выжить в бетонных джунглях, и с этим они замечательно справлялись.

Хиджаби-бей, казалось, сидел под дверью и ждал нас – стоило нам позвонить в звонок, как он мгновенно открыл. Несмотря на душную жару, он был при параде – галстук темно-кофейного цвета, горчичная рубашка и коричневый официальный костюм. Очевидно, бывший директор придавал большое значение нашей встрече. Большие черные глаза светились легким стеснением.

Заминка продлилась недолго, на тонких губах Хиджаби-бея появилась широкая улыбка, лицо просветлело:

– Зейнеп-ханым, не так ли? А вы, должно быть, главный комиссар Невзат? – Он отошел в сторону, пропуская нас. – Прошу, заходите. Добро пожаловать!

Зейнеп, а следом за ней и я просочились в коридор. Чистая квартирка была обставлена пусть и дешевой, но довольно симпатичной мебелью. Кроме хозяина, никого не было, и Зейнеп опередила мой вопрос:

– Вы живете один?

Хиджаби-бей погрустнел.

– Да, в полном одиночестве. С браком не получилось у меня, дорогая Зейнеп-ханым. Когда по долгу службы постоянно переезжаешь из города в город, крепкие отношения не складываются. – Он улыбнулся мне. – Не скажу, что я не пытался. Пытался, и не один раз, но судьба распорядилась иначе. А сейчас я уже слишком стар. Не удивляйтесь так, Зейнеп-ханым, в этом году мне исполнилось уже шестьдесят пять. Какой из меня кавалер в таком возрасте?

Он был слишком придирчив к себе. На вид Хиджаби-бею было не больше пятидесяти; он был радушен и, очевидно, мог поддержать любую беседу. Он чем-то напоминал старых актеров из фильмов Йешильчама [17]– седые виски, потемневшая от долгого нахождения на солнце кожа, загадочные черные глаза под четкой линией бровей. Драматического шарма добавлял глубокий шрам на левой щеке. Женщинам обычно нравится такой типаж. А у дам постарше такие мужчины вызывают приятную ностальгию по минувшим временам. Но какое нам дело до его отношений с женщинами, мы не за тем пришли.

Хозяин показал на зеленый диван рядом с чугунной печкойбуржуйкой:

– Пожалуйста, присаживайтесь.

Заметив, что печка привлекла мое внимание, он с улыбкой пояснил:

– Семейное наследие… Много у меня воспоминаний с ней связано, поэтому так ее нигде и не оставил – все время возил за собой. Здесь вообще-то есть газовое отопление, но, сами видите, привез, установил, никак не могу отказаться от единственной оставшейся от отца вещи.

– Понимаю, Хиджаби-бей, – поддержал его я, – мне тоже тяжело расставаться с памятными вещами.

Мы с Зейнеп уселись на диван. Сидеть было не очень удобно, но я откинулся на спинку, и стало получше. А Зейнеп, хотя и не спала всю ночь, кажется, была всем довольна.

Я не стал тянуть резину:

– Спасибо большое за то, что согласились поговорить, Хиджаби-бей. Как вам сообщила по телефону Зейнеп, мы занимаемся расследованием убийства Акифа Сойкырана.

На его лице отразилась непритворная грусть.

– В это сложно поверить. Когда я услышал, меня прямо затрясло. – Он не смог продолжить, так как по щекам покатились слезы. – Прошу прощения, извините. – Хиджаби-бей вытащил из кармана платок, и по комнате распространился легкий запах парфюма. – Стоит только подумать – сразу не по себе. – Он вытер глаза, аккуратно сложил платок и вновь положил в карман. – Акиф был хороший, добрый парень… Спокойный, ни с кем не ссорился, не хулиганил. Кто же такое сделал с беднягой?

«Он что, не знает, что Акиф был педофилом?» – подумал я и спросил:

– А как вы с ним познакомились? – Было очевидно, что, если начать с подноготной бывшего ученика, Хиджаби-бей сразу уйдет в глухую защиту. Или даже скроет что-то, что знает. – Акиф, должно быть, попал к вам в приют совсем малышом?

Глаза мужчины затуманились:

– Да, он был маленьким, девять лет. Добрый и очень умный ребенок. Его родители погибли в аварии. В Эзине [18]жили два его дяди. Но они жили бедно, на своих детей денег еле хватало. Старший из них и привез Акифа в приют. Кажется, его звали Зюхтю. А младшего я ни разу не видел. Зюхтю в первый год еще приезжал, а потом перестал. Да так всегда и случается, – он глубоко вздохнул. – Для приютских детей я был и матерью, и отцом…

– А сколько Акиф пробыл в приюте? – спросил я.

– До окончания старшей школы, – не задумываясь, ответил Хиджаби-бей. – На второй год он ни разу не оставался, и аттестат у него приличный. Я, кажется, говорил уже, что он был очень умным и прилежным. Писал неплохие рассказы. Я думал, он станет писателем. У нас тогда был один преподаватель литературы, Талат-бей… Да, Талат Кызылчай. Они очень хорошо