Правила выживания в Джакарте - Арина Цимеринг Страница 5

— А ну, дай я пролезу и задушу этого засранца!

— Но вы не из-за меня такой ма… Ай!

— Обожаю, — заявляет Рид, разворачиваясь уже целиком, чтобы не пропустить ни одного жеста из игры актеров в этом представлении. — На секунду аж порадовался, что вернулся.

— Если бы ты не вернулся… — начинает Салим, перелезая через Зандли и, судя по шипению, случайно заезжая той локтем промеж ребер. — Отвали, я случайно. Андрей, не пинай меня! Так вот, если бы ты не вер…

— Вы лезете, чтобы ударить меня, почему я не должен защищаться?

— Андрей, заткнись!

Боргес становится коленями на кресло и, положив руки на спинку, хохочет. Зандли, закатывая глаза, выбирается из кучи-малы, Нирмана угрожающе молчит, а когда Андрея таки сдвигают в сторону, становятся видны сияющие праздничными огнями крыши нескольких полицейских машин.

— Андрей, прекрати брыкаться, Рид, придурок, прекрати ржать… — И тут, бросая взгляд на Рида, Салим меняется в лице и перестает пинать белобрысого пацана. Пацан пользуется моментом, отодвигается как можно дальше и прижимается лицом к окну.

— Что это? — спрашивает отвлекшийся Салим, поднимая бровь.

— Где? — спрашивает Рид, поднимая бровь в ответ.

— У тебя. На голове.

Боже, только не снова. Кажется, к концу первого дня пребывания здесь, если их всех не посадят, Рид набьет себе на лбу что-нибудь типа «Отвалите, это мои волосы».

— Моя прическа, — как маленькому, отвечает Рид.

Желтый кружок в небе — солнышко, Нирмана только что подрезала машинку, а у Рида на голове — волосы, которые выглядят нормально.

— Это вертолет? — неожиданно спрашивает пацан.

— Это моя прическа, — продолжает стоять на своем Рид.

— Нет, правда, это вертолет. — И парень тычет куда-то в небо, чуть ли не расплющивая нос о стекло.

Несколько секунд в машине царит тишина, и тогда становится понятно, что на самом деле за пределами машины ни хрена не тихо. И дело не в свистящей под колесами дороге, не в полицейской сирене и не в возмущенных сигналах подрезанных водителей, хотя все это создает мелодичную какофонию погони. Где-то вверху шелестят огромные лопасти и даже кто-то что-то вещает через громкоговоритель.

— Это правда вертолет! — восторженно восклицает Боргес.

Рид оборачивается, чтобы ему подмигнуть.

— Все для тебя, Бо.

— Рид, заткнись, — говорит Нирмана, окончательно превращая автомобиль в реактивное средство для группового суицида: Рид чувствует, как его вжимает в сиденье, — это серьезно, твою мать.

А то он не в курсе.

Все эти шутки призваны скрыть одну простую истину: они в дерьме.

Первую машину они меняют буквально через несколько минут: Нирмана тормозит где-то у границы южных районов, они вылетают на улицу и бегут, отстреливаясь от тормозящих полицейских «Фордов». Где-то вверху шумит вертолет, но Рид даже не поднимает голову, потому что знает: они в трущобах.

У Салима, как обычно, все продумано, и они вереницей пробираются по узкой улочке к другой тачке. Пока он несется вслед за всеми, в голове одно за другим всплывают воспоминания. Люмьеровская пленка вспыхивает в голове вместе со знакомыми ощущениями и голосами.

Перестрелка в маленьком кинотеатре; пьяные музыкальные ночи в «Королеве Елизавете»; труп белой девчонки на железнодорожных путях; темный силуэт католического креста на фоне закатного неба; поножовщина в Джалан Джаксе и влажное хлюпанье, с которым лезвие выходит из груди; уличные торговцы в соломенных шляпах и ворох глазастых пластиковых браслетов по шесть тысяч рупий; рис с карри на площади Кота Туа; смуглая проститутка в льняных шароварах с мягкими ладонями; церковные авто с дорогими кожаными сиденьями; какофония пробки на узких улицах Старого города; индийская еда, выжигающая глотку, в забегаловке Большого Джи; открытая сигаретная пачка и прозрачная, хрустящая упаковка кокаина на жертвеннике под статуей Иисуса Христа; Нирмана, рассеянно подкидывающая в руке гильзу; захламленная квартира в самой южной части Тхамрина, с самой большой ванной, которая когда-либо была у Рида; Церковь; снова Церковь.

Нирмана газует, едва Рид успевает захлопнуть дверцу.

«Тойота-Прадо», естественно, меньше минивэна, но у нее стандартно большой для джипов багажник, который по принципу «в тесноте, да не в обиде» можно укомплектовать двумя огромными мужиками. В результате Рид и Боргес оказываются отгорожены от остального салона задними сиденьями.

— Нам нужно на Препедан, — командует Салим. Потом уточняет: — Боргес? Верно?

Тот кивает, поудобнее устраивая задницу в огромном запасном колесе, будто в надувном круге среди бассейна, — только коктейля не хватает.

— Да, Лопес должен был оставить машину там. Ну, где перекресток со съездом в парк. В большом таком складе со стройматериалами.

— А поточнее адреса нет? — осведомляется Салим таким мерзким голосом, что Риду, откидывающему грязные тряпки в дальний угол багажника, хочется бросить одной из них ему в затылок, чтобы не говорил с Малышом Бо (рост за метр восемьдесят, обхват бицухи под пятьдесят сантиметров) таким тоном.

— На этой улице половина зданий выглядит как склады, — цедит Нирмана, выезжая на трассу.

— Эй, у меня все схвачено, у меня есть скрин из Гугл-карт! — хмурит кустистые брови Боргес, достает из брюк телефон и протягивает его вперед. — Зандли, детка, передай, пожалуйста.

Рид несколько секунд сомневается, что им правда удастся оторваться: полицейские машины уже без сирены вылетают следом с другого заезда, но потом половина из них сворачивает в сторону окраины, а шумящий где-то справа вертолет, наоборот, берет курс на центр.

Зандли передает телефон с картой Салиму, тот смотрит и кивает:

— Меняем машину и едем в Церковь.

Черт.

— Думаю, старику очень захочется поговорить с тобой, Рид. Он как раз возвращается.

Черт!

— Откуда возвращается? — спрашивает Рид.

— Не твое дело, — припечатывает Салим. — Молись, чтобы он тебя не пристрелил.

— Или хотя бы не узнал, — прыскает Боргес.

— Во-первых, молиться — это по вашей части, святой отец, а во-вторых, Бо, — Рид оборачивается и строго на него смотрит, — у меня нормальная прическа.

— Да я не об этом, нормальная у тебя… — Он замолкает и смотрит несколько секунд, а потом скорбно признается: — Это ужасно, дружище. Прости, но это правда ужасно.

Зандли прыскает и оборачивается — на симпатичном