Полное погружение - Сергей Александрович Васильев Страница 10

Мирскому так давно не отказывали, что он вообще забыл, что при этом полагается чувствовать и как действовать. В его жизни, конечно, случались обломы, но при совершенно других обстоятельствах и так давно, что это казалось неправдой… Кто был Дэн в то время? Обычный пацан из рядовой семьи провинциального города Владивостока. А девчонка — ого-го! Точнее — её папа, таскающий контейнерами барахло из Японии и Кореи. Тот отказ был вполне обоснован и объясним. А сейчас это было что? Кто он и кто эта Васька? Да что она о себе возомнила?

Столбняк от выходки девчонки наконец-то отпустил. Мирский обвёл глазами зал. Все занимались своими делами, но Дэну казалось, что посетители украдкой поглядывают в его сторону, женщины — жалостливо, мужчины — злорадно. В воздухе витал тяжелый запах фиаско. Нет, оставаться здесь далее было невозможно.

Даниил резко встал. Пол угрожающе качнулся под ногами. Что-то штормит… Но ничего! Его в Новороссийске две недели учили, как держаться в случае качки! Ноги пошире! Двигаемся, перенося вес…

— Запишите на мой счёт, — велел он подскочившей официантке, решительно отстраняя ее рукой. После Стрешневой она почему-то вызывала только раздражение.

— Дерьмо — ваш виски, — констатировал в адрес сомелье. — Если это — «Мэйкерс Марк», то я — Марк Аврелий, а также Плиний Старший! И не предлагайте мне больше этот столик, не понравился вид из окна, — буркнул он улыбающейся администраторше на выходе из ресторана.

Не обращая внимание на щебетание местных бабочек, Мирский хмуро доплёлся до номера и с размаху рухнул на шикарный шестиместный сексодром. Мало знать себе цену. Надо ещё пользоваться спросом. Эта оформленная мысль последней посетила его голову перед тем, как он провалился в сон.

* * *

…Пребывая в прекрасном настроении, граф уверенным шагом направлялся к месту, указанному княжной в сокровенной записке. Восторг. Упоение. Предвкушение интриги будоражило кровь и кружило голову. На языке крутились слова бессмертного Оноре де Бальзака: «L’amour est la poésie des sens» — «Любовь — это поэзия чувств».

Он шёл на звук прибоя, слышал в нем овации зрительного зала, видел себя главным героем пьесы. Свидание представлялось ему театром, где место, время, обстановка складываются в мозаику многозначительных декораций, а взгляды, касания и слова пронизаны трепетным мистическим напряжением.

Аккуратно подстриженные кусты терновника царапали английское сукно кителя. Замысловатый парковый лабиринт кружил мичмана, испытывая терпение, символизируя сложности и вызовы судьбы. Морской офицер должен с честью преодолеть их и привести корабль к заветной пристани.

Стены зеленого коридора внезапно расступились и остались за спиной. Взгляд, привыкший к ограниченному пространству, полетел к горизонту и окунулся в пересечение воды с небом. Парковые зелёные крылья взмывали над волнами, словно мост между сушей и бескрайней морской стихией.

Ветер стих, но водная гладь ещё волновалась, накатывала на каменистый берег, сварливо шурша. Графу казалось, что пенные барашки аплодируют ему, подбадривая и одобряя решительный настрой романтичного охотника-завоевателя.

Мокрые ступеньки на уходящем в пучину моле вели к укромной беседке. Невысокая, стилизованная под маяк, она предназначалась для того, чтобы в уединении наслаждаться бескрайними морскими просторами под шум набегающих волн.

Княжна стояла спиной к лестнице, опершись на белоснежные перила руками в кружевных перчатках. Чопорная балюстрада повторяла очертания её фигуры. Эта гармония строгой архитектуры и природного изящества создавала дополнительное очарование, желание соответствовать — развернуть плечи, приподнять подбородок и говорить исключительно стихами

— Однако вы не торопились, граф, — произнесла чаровница, обернулась и презрительно посмотрела на него глазами его новой знакомой Лисси.

* * *

На этом эпическом моменте Дэн проснулся. Голова гудела так, будто пил он вчера не благородный напиток, а палёную бормотуху. С трудом встав и доковыляв до ванной комнаты, он опёрся обеими руками о раковину и уставился в зеркало. Отражение требовало замены или капитального ремонта.

— Видели бы меня сейчас те, кто вчера сказал, что я плохо выгляжу… — пробормотал Мирский, с отвращением оглядывая свой кинематографический рабочий инструмент.

Морда лица не впечатляла. С таким экстерьером проще разориться, чем что-то приобрести. Дэн пошарил глазами по полке, пытаясь понять, где несессер.

«Если с похмелья зубная щетка не помещается в рот, то она — обувная», припомнилась Мирскому услышанная где-то шутка. Он побрёл искать мыльно-рыльные принадлежности, как говорил в учебке его инструктор, неунывающий старшина первой статьи, фамилию которого Дэн уже благополучно забыл. Опа, а это что?..

Нога зацепилась за незнакомый рюкзачок. Память услужливо разархивировала все детали вчерашнего дня, финишировав последними кадрами утреннего сна.

— Что-то этой девицы становится слишком много в моей жизни, — пробормотал Дэн, крутя в руках чужой багаж и пытаясь сообразить, как поступить наилучшим образом — забыть или наказать?..

Глава 8

Ярмарка тщеславия

Антураж площадки для презентации кинопроекта резко отличался от тех, что приходилось посещать Даниилу раньше. Зато полностью соответствовал славе продюсера как личности неординарной и эпатажной. За стандартным постом секьюрити гости попадали в съемочный павильон, выстроенный под корабельную клепаную металлическую утробу с многочисленными переходами, разветвлениями и тупиками. В какой-то момент Мирскому показалось, что он вернулся в учебный центр Черноморского флота, или сами тренажёры перекочевали из Новороссийска на съёмочную площадку.

Праздничного настроения обстановка не навевала, но Дэн чувствовал себя в этих трюмных хитросплетениях комфортно. Труднее приходилось великосветской тусовке. В скудном мерцании аварийных ламп именитые гости, набриолиненные и накрахмаленные, одетые в соответствии с дресс-кодом в костюмы начала ХХ столетия, пытались сохранять на лицах помпезность и делать вид, что всё под контролем. И только русский мат оживлял унылый палубный пейзаж.

Забористая лексика витала над чопорными мужскими фраками, смокингами, мундирами, парила над длинными платьями, замысловатыми шляпками, тугими корсетами и другими пыточными приспособлениями, подчеркивающими женское изящество. Особенно цветисто выражались модницы, решившие явиться на презентацию в старинных, узких платьях. Передвигаться в таком наряде можно было только крохотными, семенящими шагами. Щедро рассыпая идиоматические выражения, посетители петляли в полутемных отсеках, поднимались и спускались по трапам, кое-где уходящим под воду павильонного бассейна. Периодически они упирались в задраенные люки и глухие переборки, разворачивались, брели обратно и обнаруживали к своему ужасу, что заплутали реально, а не понарошку.

Мирский бродил вместе со всеми, мысленно посылая проклятья на головы организаторов за такой нежданный квест, но благодарил судьбу, что в этот раз был одет в удобный китель своего героя