Царская тень - Мааза Менгисте Страница 24

вторгся в Эфиопию, форсировав реку Гаш. Сейчас пять двадцать, и три его колонны вот уже двадцать минут идут маршем по земле императора. Поступают сообщения о сброшенных с самолетов листовках, которые призывают его народ к восстанию против него. В этих листовках говорится, что настоящий император Эфиопии — Иясу[36], его родственник. А его, императора Хайле Селассие, в тех же листовках называют самозванцем и вруном. По всей стране его подданные выходят из домов и собирают эти бумажки, разбросанные, как сорные семена. Война пришла. Прокралась. Она приближается к нему даже без формального объявления. Унижение в виде толстокожего, жирного агрессора. Он сжимает императора в своих ручищах, и тому трудно дышать.

Фото

Половина его облаченного в военную форму тела не уместилась в кадр, а потому никто никогда не узнает, что в своей невидимой руке Этторе тоже держит фотоаппарат. Но фотожурналист наводит объектив на бесконечные колонны других солдат, идущих за Этторе, их взволнованные лица светятся под касками. Все машут на камеру и щурятся, солнце зажигается прозрачными пузырями над их головами. У всех у них ранцы и винтовки, толстенные ремни патронташей перекрещены на груди. Они само воплощение юности и серьезности, их жестокость пока скрыта энтузиазмом и терпением, не видна под ликующими заголовками. На оборотной стороне фотографии Этторе крепкими печатными буквами написал свое имя и добавил: l’invasione[37]. Потом стоит дата: 3 ottobre 1935, XIII. Следом идет едва видимая, полустертая карандашная надпись, сделанная его рукой: Guerra[38]!

Газеты сообщают, что сто тысяч ференджи форсировали реку Мареб в предрассветной темноте 3 октября 1935 года. Что они двинулись маршем в три колонны: пехота, за которой шли мулы, потом строительные рабочие, потом грузовики с припасами. Газеты сообщают, что в небе летели самолеты и разбрасывали листовки, призывавшие жителей к мирной сдаче, после которой к ним будут относиться как к союзникам. Газеты сообщают, что солдаты дошли до Аксума и заняли город без единого выстрела. Им приятно писать, что все командиры эфиопской армии подчинились своему императору и позволили ференджи пройти глубоко в суверенную землю, символ итальянской агрессии. Они заявляют, что после сорока лет унижения Адуа наконец была гордо захвачена итальянцами пятого октября 1935 года и эта маленькая, неприметная деревня встречала захватчиков со склоненными головами и криками приветствия.

Так было написано, а потому так оно и запомнилось. Но Хирут, которая сидит на вокзале и перемещается, чтобы подольше оставаться на слабеющем предвечернем свете, знает, что, когда эти хищные ференджи пересекли реку Гаш, чтобы двигаться дальше на Аксум, три колонны разделились, единая линия была разорвана и в эти пространства стали просачиваться эфиопы, начавшие сражаться. Потому что газеты и воспоминания не сообщили, что невозможно привести сто тысяч человек в страну стройными рядами. Невозможно отправить многие сотни ослов, грузовиков и рабочих вслед за армией так, чтобы с ними не случилось ни одного происшествия. Потому что сто тысяч человек, как бы они ни жаждали захватить эту прекрасную землю, никогда не могут числом сравниться с количеством эфиопов, намеренных сохранить свою страну свободной, независимо ни от какой математики.

Глава 10

Кидане вырывает из первой страницы газеты статью с ее бесстыдным заголовком и фотографией, подносит поближе к глазам. На фотографии итальянская армия подана как единая масса камуфляжа и стали. Вторжение, о котором объявляет статья, представляет собой продуманный спектакль для показа, для демонстрации, для подачи в качестве видимого доказательства мощи хвастуна. Кидане смотрит вниз по склону холма, где разбит его лагерь, разглядывает ряд хижин, все еще спокойных в тумане раннего утра. Эфиопы — воины, но им сказали, чтобы они не оказывали сопротивления, когда эти итальянцы пересекут границу. Император приказал им впустить врага, чтобы мир видел, какая страна здесь агрессор. Таков приказ Хайле Селассие. Но в войне своего отца, той войне, сражаться к которой готовился Кидане, агрессор встретил бы немедленный отпор. Враги падали бы, сраженные пулями и копьями, их кости были бы переломаны руками мстителей. У них не было бы времени бомбить Адуа и Адиграт, убивать женщин и детей.

Кидане сплевывает пыль, скопившуюся у него в горле. Его от врага отделяют почти триста километров, но итальянцы со своими колоннами техники и артиллерией вскоре будут здесь, если их не остановить. Аклилу и другие его люди уже ведут наблюдение за районом, готовясь к тому, что им очень скоро придется делать. Они невидимы за большими камнями и кустарником, редкими группками деревьев, растущих на этих пологих склонах. Внизу под ним идет старуха, опираясь на посох, другая ее рука лежит на плече девочки в рваной, длинной, как платье, рубашке. Не объяснить кому-то вроде нее, что в этой стране есть теперь большая территория, которая предположительно больше никому не принадлежит, полоса земли, называемая ничьей, которую не может востребовать ни царь, ни фермер, земля-призрак между двумя границами, открывающая, словно болезнь, дорогу к смерти.

Кидане знает, что итальянцы объявят о своей первой победе в Адуа, городе, в котором они потерпели первое поражение, когда воевали с поколением его отца. Они попытаются переписать воспоминание о том сорокалетней давности дне в 1896 году, когда их поставили на колени, а потом заставили лечь ниц перед эфиопскими воинами. Теперь Адуа пришел конец, пришел конец этому месту, которое более чем место. Они пришли, чтобы переписать историю, изменить память, воскресить своих мертвецов, сделать из них героев.

Кидане снова смотрит на фотографию. Солнечные лучи на группе людей за передовой частью колонн. Это ascari[39], те солдаты из Эритреи, Сомали, Ливии и даже Эфиопии, которые сражаются за итальянцев. Даже в этом слабом намеке на движение легко увидеть их поразительное изящество и новенькую, с иголочки форму. Новые винтовки и патронташи. Кидане замирает. Когда придет время, его люди смогут рассчитывать на скорость и свое знакомство с районом вокруг Гондэра. Они могут рассчитывать на благосклонность жителей. Они могут полагаться на живущих в пещерах монахов, могут требовать помощи от тех затворников, которые принесли обет воздерживаться от контактов с другими людьми. Но только мастерство и неожиданность могут помочь Кидане и его людям в сражении с ascari, которые знают эту землю не хуже, чем они, которые могут привести к повиновению жителей и монахов и могут в той же мере, что и люди Кидане, использовать дождь и туман к своей выгоде. К нему приближается Аклилу и показывает на узкую тропинку за ним, которая и привела их на это плато