Огнем, штыком и лестью. Мировые войны и их националистическая интерпретация в Прибалтике - Владимир Владимирович Симиндей Страница 16

Москвой вовсе не ограничивалось. Так, после ввода в Латвию по договору от 5 октября 1939 г. гарнизонов войск Красной армии в латвийском Генштабе разрабатывались варианты блокирования и уничтожения советских военных баз, перекрытия прибрежных районов Рижского залива[152] (не особенно реалистичные). Следует отметить, что подобный вариант развития событий обсуждался И. Сталиным и в ходе переговоров с главой МИД Эстонии К. Сельтером 28 сентября 1939 г.: «Не должно быть слишком мало войск, – объяснял Сталин эстонскому министру. – Окружите и уничтожите».[153] При этом эстонцы не очень доверяли боеспособности латвийской армии и тайно планировали свою линию обороны глубиной до 60 км на латвийской территории, фактически допуская ее превентивную (встречную) оккупацию.[154]

В конце 1939 г. латвийская и эстонская верхушка сохраняли конфиденциальные контакты с нацистами. Например, в ноябре состоялась встреча латвийского командующего К. Беркиса и начальника штаба армии Х. Розенштейнса с руководителем эстонского и финского отделов абвера А. Целлариусом.[155] Вопреки советско-латвийскому договору о взаимопомощи отдел радиоразведки латвийской армии в ходе советско-финской «зимней войны» (ноябрь 1939 г. – март 1940 г.) оказывал практическую помощь финской стороне, переправляя перехваченные радиограммы советских воинских частей.[156] Этому способствовал и неоправдавшийся расчет прибалтийских военных на британское и французское или германское вмешательство в войну против СССР.

Сегодня среди балтийских историков можно встретить утверждения о «незаконности» договоров о взаимопомощи СССР с Эстонией, Латвией и Литвой, с подписанием которых якобы началась «советская оккупация».[157] Однако об их соответствии нормам международного права свидетельствует тот факт, что эти пакты по просьбе глав МИД прибалтийских стран были зарегистрированы в Лиге Наций.[158] «Хотя и под давлением, правительства стран Балтии все же согласились с условиями договоров о взаимопомощи, – пишет эстонский юрист Лаури Мялксоо. – Эти договоры применялись на практике более чем полгода, поэтому говорить об их недействительности задним числом было бы фикцией. Кроме того, в то время доминировало мнение юристов… согласно которому заключенные под принуждением договоры не были автоматически недействительными».[159]

Важно отметить, что понимание советским политическим и военным руководством ключевых стратегических задач в регионе с позиций осени 1939 г., в том числе значимость развертывания воинских контингентов в Прибалтике, нашло отражение в приказе НКО СССР от 7 ноября 1939 г. № 199. В этом документе акцентировалось внимание командования и личного состава на следующем важном аспекте: «Договоры Советского Союза с Эстонией, Латвией и Литвой являются прочной основой для мира в восточной половине Балтийского моря и в Восточной Европе».[160]

В целом у руководства стран Прибалтики в конце 1939-го – начале 1940 г. сохранялись иллюзии дальнейшего балансирования между воюющими сторонами (нацистской Германией и англо-французской коалицией) и Советским Союзом, опасавшимся быть втянутым в мировую войну в невыгодных условиях, в том числе геополитических – на Балтике. Была предпринята также попытка оживить деятельность Балтийской Антанты путем проведения как секретных консультаций политического и военного характера, так и с помощью более формализованных координационных мероприятий – конференций 7–8 декабря 1939 г. и 14–16 марта 1940 г.

Такая активность прибалтов дала повод Москве заподозрить тайное присоединение Литвы к эстонско-латвийскому военному союзу, изначально имевшему антисоветский рефрен, однако сохранившемуся и после подписания договоров о взаимопомощи с Советским Союзом. Но в мае-июне 1940 г. ситуация в корне поменялась. Российский историк Елена Зубкова в этой связи отмечает: «После того, как Германия захватила Норвегию и Данию и взялась за Францию, Сталин решил, что пришла пора действовать. С учетом изменившегося баланса сил в пользу Германии договоры о взаимопомощи с балтийскими странами казались слишком ненадежной гарантией, чтобы обеспечить военно-стратегические интересы СССР в Прибалтике, на самой границе с Восточной Пруссией».[161]

Здесь есть и еще одна проблема. Возникло впечатление, что с разгромом Франции война в Европе скоро завершится, и тогда по букве советско-прибалтийских договоров войскам Красной армии придется вернуться домой.[162]

* * *

Можно констатировать, что неискренность прибалтийской верхушки в соблюдении договоров с Советским Союзом была важным фактором, в сочетании с лавинообразным нарастанием нацистской угрозы побудившим Кремль оказать на эти страны жесткий нажим с целью смены там политических режимов и ввода дополнительных войск. Катастрофически быстрое поражение в июне 1940 г. Франции, считавшейся одним из столпов Версальского мира и самым серьезным военным противником Гитлера на Западе, не только не оставляло иллюзий о дальнейшем векторе нацистской агрессии, но и стало катализатором встречных геополитических изменений: в это «окно возможностей» успела уместиться смена власти в Прибалтике под давлением советского ультиматума и присоединение Латвии, Литвы и Эстонии к СССР.

На границах Прибалтики была сосредоточена советская военная группировка, основу которой составляли 3-я, 8-я и 11-я армии. Ее численность, с учетом развернутых в Литве, Латвии и Эстонии корпусов, достигала 541,7 тыс. человек; на вооружении имелось 7 158 артиллерийских орудий и минометов, 3938 танков, 720 бронемашин и 2516 самолетов.[163] 3 июня 1940 г. нарком обороны СССР С. К. Тимошенко «в целях объединения руководства войсками» выделил в свое непосредственное подчинение воинские контингенты РККА в Эстонии, Латвии и Литве из состава войск Ленинградского, Калининского и Белорусского военных округов.[164] 13 июня в войска поступила директива Политуправления РККА № 5258/сс от 10 июня, разъясняющая цели и задачи предстоящей операции, в которой отмечалось: «Мы хотим обеспечить безопасность СССР, закрыть с моря на крепкий замок подступы к Ленинграду, нашим северо-западным границам. Через головы правящей в Эстонии, Латвии и Литве антинародной клики мы выполним наши исторические задачи и заодно поможем трудовому народу этих стран освободиться от эксплуататорской шайки капиталистов и помещиков».[165]

14 июня 1940 г. советское правительство предъявило ультиматум Литве, а 16 июня – Латвии и Эстонии, в которых требовалось привести к власти дружественные Москве правительства и допустить на территорию этих государств новые контингенты советских войск. Требования под угрозой силы были приняты, сопротивления дополнительному вводу советских войск, проходившему 15–21 июня, оказано не было;[166] по прибалтийским городам прокатились массовые митинги в поддержку смены режимов. Власти, включая президентов К. Улманиса и К. Пятса, а также и. о. президента Литвы А. Меркиса, в целом сотрудничали с советскими представителями (А. Сметоне удалось бежать в Германию). С 21 июня управление 11-й армии разместилось в Каунасе, 3-й армии – в Риге, 11-й армии – в Тарту, при этом командованию по-прежнему запрещалось вмешиваться в политику.[167] Политическими аспектами выполнения советских требований занялись специальные представители в статусе уполномоченных правительства СССР: В. Г. Деканозов (в Литве), А. Я. Вышинский (в Латвии) и А. А. Жданов (в Эстонии).

Несмотря на то, что в политически ангажированных оценках действий Кремля,