Сталинградская битва - Андрей Васильевич Сульдин Страница 9

наше обещание относительно «Следжхэммера» (высадка десанта во Франции. – Ред.); что мы не выполнили обещаний в отношении поставок России и посылали лишь остатки после того, как взяли себе все, в чем мы нуждались… Он повторил свое мнение, что англичане и американцы смогли бы высадить 6 или 8 дивизий на Шербургском полуострове. Он считал, что если бы английская армия так же много сражалась с немцами, как русская армия, то она не боялась бы так сильно немцев». В итоге раздраженный Сталин отрывисто пригласил Черчилля и его сопровождение на обед в 8 часов вечера 14 августа. Черчилль, поняв, что это означает конец переговорам – и крайне неудачным, – сказал, что вылетит домой утром 15 августа. Сталин спросил его, не сможет ли он остаться подольше. «Я ответил, что, конечно, могу, – вспоминал Черчилль, – если это принесет какую-нибудь пользу… Я воскликнул затем, что в его позиции не чувствуется уз товарищества. Я проделал большой путь, чтобы установить хорошие деловые отношения. Мы сделали все возможное, чтобы помочь России, и будем продолжать это делать. Мы были покинуты в полном одиночестве в течение года против Германии и Италии. Теперь, когда три великие нации стали союзниками, победа обеспечена, при условии, если мы не разойдемся и т. д. Когда я говорил это, я был несколько возбужден, и, прежде чем сказанное мною успели перевести, Сталин заметил, что ему нравится тон моего высказывания». После этого напряжение спало, хотя время от времени Сталин возвращался к вопросу о втором фронте. Когда он в очередной раз сказал, что англичане и американцы обещали открыть второй фронт в 1942 году, но не выполнили обещания, Черчилль напомнил ему о памятной записке, которую он вручил в Лондоне лично Молотову, суть которой сводилась к тому, что Великобритания и США будут стремиться высадить десант во Франции, но он возможен лишь при определенных условиях (в частности, у США и Великобритании на тот момент не было достаточного числа десантных кораблей), и «следовательно, мы не можем дать обещание в этом отношении, но если это окажется здравым и разумным, мы не поколеблемся претворить свои планы в жизнь». Сталин «как будто извинился, заявив, что выражает свое искреннее и честное мнение, что между нами нет недоверия, а существует только расхождение во взглядах».

Затем английский премьер поинтересовался, достаточно ли у СССР сил для обороны Кавказа: ведь если немцы возьмут Кавказ, они через несколько дней окажутся в Турции и Иране, странах пока нейтральных, но в правительствах которых были довольно сильны прогитлеровские настроения. А от Турции рукой подать и до Северной Африки, где войска союзников сражались с немецкими и итальянскими войсками, где уже была освобождена Эфиопия и некоторые другие территории. Черчилль предложил в помощь несколько английских дивизий, которые стояли в Иране, но Сталин отказался, заявив, что Кавказ обороняют 25 советских дивизий. Сознательно ли солгал Сталин, или он не был информирован, но на Кавказском хребте имелось только 2 стрелковые дивизии, 4 кавалерийские, 3 стрелковые бригады и войска укрепленного района – в совокупности максимум 15 дивизий. Между прочим, когда начальник Генштаба Великобритании летел в Москву на эти переговоры из Тегерана – из соображений безопасности на очень малой высоте вдоль западного берега Каспийского моря, он заметил, что северная линия обороны только начинала возводиться вместе с противотанковыми заграждениями, дотами и т. д. Присутствовавший при беседе Гарриман задал вопрос по поводу планов доставки американских самолетов через Сибирь, на что Москва лишь незадолго до этого дала согласие после продолжительных настояний американцев. Сталин опять раздражился и отрывисто ответил: «Войны не выигрывают планами». А ведь только что он укорял союзников в том, что они не выполняют обещаний в отношении поставок России. Действительно, путь через Сибирь был безопаснее (за 1941–1942 годы немцы потопили 64 судна союзников из 171, следовавших с поставками в Мурманск и Архангельск), к тому же самолеты можно было загружать ленд-лизовскими грузами. У раздражительности Сталина могла быть только одна причина: американским самолетам нужно было время от времени садиться для заправки на аэродромах Дальнего Востока и Сибири, а те края представляли собой, по существу, один большой лагерь.

Сталин вручил в этот день Черчиллю памятную записку, в которой говорилось:

«В результате обмена мнениями в Москве, имевшего место 12 августа с. г., я установил, что Премьер-Министр Великобритании г. Черчилль считает невозможной организацию второго фронта в Европе в 1942 году. Как известно, организация второго фронта в Европе в 1942 году была предрешена во время посещения Молотовым Лондона, и она была отражена в согласованном англо-советском коммюнике, опубликованном 12 июня с. г… Легко понять, что отказ Правительства Великобритании от создания второго фронта в 1942 году в Европе наносит моральный удар всей советской общественности, рассчитывающей на создание второго фронта, осложняет положение Красной армии на фронте и наносит ущерб планам Советского командования. Я уже не говорю о том, что затруднения для Красной армии, создающиеся в результате отказа от создания второго фронта в 1942 году, несомненно, должны будут ухудшить военное положение Англии и всех остальных союзников…»

14 августа

Войска 62-й армии Сталинградского фронта после упорных боев в большой излучине Дона под натиском превосходящих сил противника отошли на восточный берег реки, на внешний Сталинградский обвод от Вертячего до Ляпичева.

Ответственность за оборону Астраханского направления, подступов к реке Волге на участке Сталинград – Астрахань возложена на командующего Юго-Восточным и Сталинградским фронтами генерал-полковника А. И. Еременко.

В Сталинграде по решению городского комитета обороны создан неприкосновенный фонд консервов в количестве двух миллионов банок.

Коллективу Сталинградского тракторного завода вручено переходящее Красное знамя ГКО за перевыполнение программы выпуска танков для фронта.

Во время одной из своих последних бесед со Сталиным Черчилль сказал ему: «Лорд Бивербрук сообщил мне, что во время его поездки в Москву в октябре 1941 года вы спросили его: «Что имел в виду Черчилль, когда заявил в парламенте, что он предупредил меня о готовящемся германском нападении?» Да, я действительно заявил это, – сказал я, – имея в виду телеграмму, которую я отправил вам в апреле 1941 года. И я достал телеграмму, которую сэр Стаффорд Криппс доставил с запозданием. Когда телеграмма была прочтена и переведена Сталину, тот пожал плечами: «Я помню ее. Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть еще месяцев шесть или около этого». Во имя нашего общего дела я удержался, – писал Черчилль, – и не спросил, что произошло бы с нами, если