Что тебе я сделала? - Диана Ставрогина Страница 32

Он шипит. А я рада причинить ему хотя бы самую незначительную боль. Почему — не помню, но желаний ставится лишь больше с каждой новой секундой.

Я смелею. Давлю Марку на затылок: безотчетно, без понимания, что случится дальше, — просто хочу вынудить его встать передо мной на колени.

И он подчиняется.

Прижавшись полураскрытыми губами к моей коже, он неторопливо спускается вниз, прочерчивая мокрый след кончиком языка — от ложбинки по линии живота к пупку. А затем… ниже.

Он расстегивает пуговицу на моих джинсах, молнию — не потянув за язычок, а нажимая полусогнутым пальцем, заодно надавливая на еще скрытый бельем лобок. Меня ведет. Ничего более эротичного в моей жизни еще не было.

И, наверное, не будет. Поэтому я готова взять все, что Марк способен мне дать. Но лишь этой ночью.

Я послушно переступаю через спущенные к щиколоткам джинсы, пока мужские ладони с наглым довольством скользят по моим ногам, то и дело цепляя кружево трусиков. Пока и те не слетают вниз.

Поймав мой взгляд своим — наглухо черным и одурманенным, Марк прижимается губами к внутренней стороне моего левого бедра. Невыносимо близко и столь же невыносимо далеко.

И делает глубокий, порочно сладостный вдох. А затем, подхватив мою ногу под колено, закидывает себе на плечо.

Ахнув, я едва не падаю от неожиданности и пробившего меня на сквозь возбуждения неведомой прежде силы.

Это пошло. Это завораживающе прекрасно.

Немыслимо.

Это последнее, о чем я успеваю подумать, прежде чем горячий рот накрывает мои половые губы, а чувствительную сверх меры кожу бедер оцарапывает колючая щетина.

Собрав выступившую влагу языком, Марк принимается посасывать клитор. Из меня вылетает громкий протяжный стон. Новый, неизведанный ранее вид удовольствия проносится по моему телу толчком — от центра между ног к каждому нервному окончанию без исключения.

В глазах меркнет, словно ласка Марка сносит последние предохранители в голове, контроль над собой оказывается полностью утрачен. Меня несет на волнах неги и безумия в неизвестность. Может быть, впереди безопасная гавань, а может — горный водопад, ледяной и смертельный.

Дернувшись и пошатнувшись, я в панике взмахиваю рукой в поиске опоры. Пытаюсь держаться за стену позади, но безуспешно. Я успеваю испугаться, что сейчас упаду и эта невыносимая, тягуче сладкая ласка закончится, не успев начаться.

Нет, только не сейчас, пожалуйста… Я…

На мои бедра вдруг ложатся горячие ладони и надежно фиксируют, не позволяя сдвинуться с места. Держат крепко: настолько, что спустя несколько часов на бледной коже наверняка останутся синяки, но сейчас последствия совершенно неважны. И сила, угадываемая в этом простом движении мужских рук, только отчаяннее возбуждает.

Я судорожно выдыхаю. Облизываю пересохшие губы и, снова глухо ударив затылок о стену, приоткрываю потяжелевшие глаза. В мареве желания и ночном полумраке зрение возвращается не сразу, но вскоре я ловлю на себе ответный взгляд, и содрогаюсь от очередного афтершока.

На мгновение Марк отклоняется и делает жадный глубокий вдох. А я, кажется, обретаю еще одно эротическое воспоминание: дикие, пьяные от желания глаза, блестящие от моей смазки щетина и рот, проступивший на шее кадык и часто вздымающая грудь, столь некстати скрытая под рубашкой.

— С-сними… — хриплю я, не отдавая себе в том отчета.

К счастью, Марк по направлению моего взгляда понимает, что именно от него требуется. Секунда — и измятая рубашка летит в сторону.

Я видела его обнаженный торс и прежде, но именно сейчас меня пробирает, как никогда. Во рту скапливается слюна, кончики пальцев колет от потребности коснуться, а пульсация внизу живота и между ног становится еще более ощутимой.

До этой ночи я не испытывала желания подобной остроты, и, как ему противостоять, не знаю. У меня нет ни воли, ни благоразумия. Остановиться просто нельзя.

Руки сами тянутся к Марку. Я хочу дотронуться до него как можно скорее, почувствовать его кожу своей, вызвать в нем те же ощущения, что он рождает во мне. Я хочу стать его мучением и его наслаждением в равной степени.

Он до сих пор стоит на коленях, потому коснуться выходит лишь коротких волос и колючей щеки. Я чувствую проступившую у висков и на лбу испарину, вижу, как еще ярче вспыхивает пламя в беспросветно темных сейчас глазах.

Марк льнет к моей ладони и торопливо облизывает губы. Наше дыхание, не успев замедлиться, разгоняется вновь. Я сглатываю.

Подобно подкрадывающемуся к добыче хищнику, Марк начинает подниматься. Грациозно, медленно и уверенно, не скрывая наполненного обещанием взгляда.

Моя ладонь скользит вслед за его выпрямляющимся телом: по царапающей щетиной щеке к мощной, пылающей жаром шее, выпирающим ключицам, упругой, вздымающейся от возбужденного дыхания груди и, наконец, напряженному рельефному животу. Подрагивающие то ли от нетерпения, то ли от волнения пальцы замирают у линии пояса.

Заметив мою нерешительность, Марк вдруг подталкивает меня вперед, заставляя прогнуться в пояснице. Наши бедра впечатываются друг в друга, сквозь ткань его брюк — единственную преграду между ним и моей обнаженной кожей, — я чувствую твердость и тепло.

Дыхание тут же срывается. Ладони холодеют, низ живота сводит жаждущей болью.

Решившись, я вытаскиваю из петли пуговицу на поясе, неловко, в очевидной спешке расстегиваю молнию, задевая — вполне намеренно, — проступающий под ширинкой бугор, и Марк шипит сквозь стиснутые зубы.

Лежащие на моих бедрах ладони сжимаются крепче и приходят в движение, как только я помогаю брюкам опасть на пол. Звук их приземления — глухой, почти выдуманный, — бьет по вискам.

Дрожь в теле становится физически заметной. Наверняка Марк прекрасно чувствует, как раз в две доли секунды меня подкидывает к нему еще ближе. Его член упирается в мое бедро через тонкую ткань боксеров, и интимность нашей позы ошарашивает все мои органы чувств.

Страх и нетерпение — сумасшедший коктейль, требующий немедленного действия, но мы оба почему-то замираем в нерешительности. Реальность колеблется — ни туда ни сюда, — и между мной и Марком в этом безвременье снова что-то кардинально меняется.

Характер наших прикосновений становится иным. Мы больше не торопимся — напротив, как будто стараемся замедлить возобновившийся ход часов. Больше нет порывистости и дикости, каждый жест плавен и вдумчив.

Марк наклоняется ко мне и целует. Совсем не так, как целовал сегодня. Абсолютно противоположно тому, как целовал все месяцы до, когда я верила, что любима.

Он больше не сминает мои губы