Что тебе я сделала? - Диана Ставрогина Страница 31

Не сомневаются и не спрашивают. Не оставляют права выбора.

Я закрываю глаза, позволяя ударной волне унести меня за собой в неизвестность.

Горячие крепкие руки, обхватившие мои плечи, соскальзывают к запястьям. Мгновение спустя кожу ладоней опаляет тепло напряженной мужской груди. Меня прошибает током.

Тело дрожит, как в лихорадке, а в голове пугающе пусто. Я вся — ощущения и чувства, разум словно исчез.

Марк ведет губами по моим губам, едва-едва к ним прикасаясь, и этот простейший, почти невинный контакт заставляет меня ахнуть и раскрыть рот. И пропасть.

Один вдох спустя я попадаю в ураган. Марк вжимает меня в себя, и целует. Агрессивно, развязно, жадно. Как никто и никогда.

Я заваливаюсь вперед, вцепившись в ткань мятой рубашки, как в последний оплот, как в единственную преграду на пути к безумию. Голова идет кругом, легкие жжет от нехватки кислорода, и мне безумно, невыносимо хорошо.

Настолько, что я хочу остановиться немедленно — только бы не ощущать так много и так остро, — и не могу, потому что жажда большего, неизведанного и невозможно приятного тащит меня за собой в бездну, лишая воли и связи с реальностью.

Я будто одновременно утопаю в теплом, обволакивающем меду посреди пышущего летом и свежестью цветочного луга и горю на адском костре, давясь застревающим в горле и легких пеплом. Мне сладко и горько, хорошо и больно. Словно в одно ухо льются долгожданные признания в любви, а в другое — гневное «ненавижу».

От боли ноют губы, и сердце, но я не останавливаюсь — лишь сильнее тяну на себя Марка, и позволяю углубить давно ставший безумным поцелуй. Кончики моих пальцев гладят голую кожу в вырезе рубашки, язык касается его языка, повторяя, обводит контур умелого рта и толкается внутрь, смело и развязно. Как я никогда не рискнула бы прежде.

Но в эти секунды я будто и не я вовсе. Я не помню, что нужно переживать и бояться, контролировать каждый вдох и каждую реакцию, просчитывать наперед, что подумает обо мне партнер… Я не помню ровным счетом ничего.

Все мое существо стремится к Марку, к его отравляющим душу поцелуям и прикосновениям, гонится за тем, что может дать только он. Здесь и сейчас.

Одна его рука путается в моих волосах, чуть тянет корни — и я содрогаюсь от прошедшей внутри конвульсии, вспышкой оседающей внизу живота. Другая — едет по шее к груди, оглаживает полушарие и сжимает: сперва слабо, а затем уверенно, с легко угадываемым желанием. Я стону прямо в его губы и тут же чувствую зарождающуюся в его теле дрожь, отчего все ощущения мгновенно обостряются. Последние сдерживающие границы стираются безвозвратно.

Я не помню прошлого и не знаю будущего. Нет даже настоящего.

Везде только Марк. Его ласкающие, жадные прикосновения. Опьяняющий любимый запах. Разгоряченное, желанное тело и мечущаяся душа.

Его скользящие по моей шее мучительной пыткой удовольствием губы, что спустя несколько секунд замирают прямо у скрытой лишь тканью футболки груди и медлят. Достаточно, чтобы зародить во мне желание умолять и чтобы не дать возможности опомниться.

Когда горячий и влажный мужской рот по очереди втягивает сначала один, а затем другой напряженной сосок, я не удерживаю громкого стона, больше похожего на вскрик. И, кажется, оттого мы обо окончательно теряем связь с реальностью.

Выпрямившись, Марк возвращается к моим губам и целует. Дико, безудержно, пошло. До взрывающихся под веками звезд и полнейшего беспамятства.

Я отвечаю, как могу: с ничуть не меньшими желанием и силой, но далеко не столь умело. Еще недавно только этой мелочи хватило бы, чтобы заставить меня стушеваться и перегореть. Но сегодня все иначе.

Я не боюсь сделать что-то неправильно или продемонстрировать собственную очевидную любому неопытность. Напротив, каждый мой промах как будто добавляет остроты, вынуждая переходить за грань, к которой раньше и приблизиться было страшно. Потому что слишком…

Просто… слишком.

О таких поцелуях не пишут в любовных романах и в кино подобных не показывают тоже (даже в любимых мной «Бриджертонах»). И уж точно ничего подобного нельзя увидеть и в самом непотребном порно. Потому что катализатор здесь не тело, а сердце.

Каждое касание — чересчур.

Они откровенные.

Развязные.

Неэстетичные.

Грязные.

И абсолютно умопомрачительные.

Голова идет кругом. Истерзанные губы болят, а не привыкшие к нагрузке скулы ноют. Легкие горят огнем, и полыхающий в груди жар волнами расходится по всему телу. Одежда душит и натирает, лишая доступа к большему. Необходимой до смерти близости.

Кажется, впервые мы с Марком понимаем друг друга без слов. Секунда — и он резко протаскивает меня к стене — то ли еще в гостиной, то ли уже в коридоре, — рывком, не позволяя опомниться, подхватывает края моей футболки и стягивает ее одним движением. Его мгновенно приклеившийся к груди взгляд пробирает до мурашек и спазмов внизу живота.

На мне нет бюстгальтера (какая сумасшедшая вообще способна в нем уснуть?), еще увлажненные слюной Марка соски болезненно напряжены, и, оттого, что он до сих пор их не коснулся, хочется стонать от отчаяния и рвать на себе волосы.

Я хочу…

Господи, я хочу столь много и так нестерпимо, что ожидание похоже на исключительно жестокую пытку.

Наши глаза встречаются, но лишь на долю секунды (дольше — опасно: мы вспомним, а значит опомнимся), и вдох застревает у меня посреди горла. Черные зрачки, окольцованные тонкой синей каймой, кажутся всепоглощающей бездной. Той самой, в которую смотреть нельзя.

Марк снова бросает плотоядный взгляд на мою грудь. Пробегается по распахнутым губам кончиком языка, оставляя на них поблескивающую в тусклом свете ламп слюну, и задумчиво прищуривается. У меня подгибаются колени.

Предвкушение его губ на моей коже оказывается едва ли не ярче реальности. Я чувствую фантомы горячих поцелуев прежде, чем Марк успевает наклониться ниже и, обхватив каждое полушарие ладонью, уверенно их сжать.

Так, будто сейчас далеко не первый наш секс. Так, будто он имеет право.

Подушечки больших пальцев проходятся по вершинкам отвердевших сосков грубой лаской. Оглаживают, ритмично и с оттяжкой. Надавливают. Поддевают легким ударом снизу, отчего я вдруг резко теряю баланс и приглушенно всхлипываю. И сама прижимаюсь к Марку сильнее.

Выгибаюсь дугой, гулко впечатываясь в стену затылком. Подставляюсь под руки и губы, что-то неразборчиво то ли шепчу, то ли только стону.

На моих ключицах и груди нет оставленного без внимания места. Мокрые следы, едва заметные в момент