Что тебе я сделала? - Диана Ставрогина Страница 29

— С кем ты поговорил? — уточняю я, с трудом сосредоточиваясь на действительно важном. — Охрана отца проигнорировала все мои звонки. Вряд ли кто-то кроме них и, собственного, папы… — Я невольно запинаюсь: не помню, когда последний раз называла отца столь доверительно-ласково, не знаю, почему это слово вылетает из меня сейчас. — К-хм, да, никто кроме них, наверное, ничего не знает. Но они точно не стали бы говорить с тобой.

— Еще бы, — хмыкает Марк. Насмешливо и почти по-доброму, словно мы на одной стороне баррикад.

Я сжимаю ладони, кончики ногтей впиваются в кожу до боли. Дышать становится проще.

— Тогда кто?

Он вздыхает.

— Нашел тех ментов, что пытались заткнуть мне рот три года назад.

Я бросаю на него удивленный взгляд, а затем невольно охаю, когда картинка перед глазами накладывается на смысл прозвучавших только что слов:

— Ты подрался в полиции?! — Вряд ли он успел побывать где-то кроме. На дворе давно ночь.

Марк морщится и недовольно дергает правым плечом.

— Забей.

— Господи… А если они тебе что-нибудь сделают? — Варианты возможных последствий раскручиваются в моей голове с безумной скоростью. — Тебя могут посадить!

— Не будет ничего, — бросает Марк нетерпеливо. — Это не первая наша с этим придурком драка.

— Не первая? — Я не могу поверить. В голове не укладывается, что Марк может быть таким жестким, агрессивным и безбашенным.

Он только пожимает плечами:

— Никак не сойдемся во мнении, что отличает мента от мусора.

— Марк…

— Ты спросила — я ответил. Ничего он не сделает. Или сам сядет за взятку.

— Ты дал ему взятку?

— А ты думала, он бесплатно зачирикает? — интересуется Марк саркастично. — Не хотел разрушать твое представление об идеально справедливом мире, принцесса.

Я вздрагиваю.

— Прости, — произносит он одну короткую паузу спустя. — Я злой до бешенства. Не на тебя, — добавляет он неожиданно и синий взгляд проходится по моей замершей фигуре почти с жалостью. — На себя. На твоего папашу-ублюдка. И на продажных ментов, как видишь, особенно.

Марк пытается шутить, но мне совсем невесело. В мыслях такой бедлам, что выловить из их свихнувшегося, поющего вразнобой хора хотя бы одну здравую и нужную нет ни сил, ни возможности.

— Я… не знаю, что сказать, — признаюсь я честно. У меня нет ресурса, чтобы держать лицо.

— Понимаю, — отвечает он глухо.

Я слабо киваю в ответ.

В горле стоит ком, хотя слез нет. Тишина, установившаяся в нашем обоюдном молчании, с каждой секундой ощущается лишь большим мучением.

Сейчас, когда нет нужды защищаться и злиться, находиться рядом с Марком особенно трудно. Каждая клеточка в теле ноет, как при тяжелой болезни, и чем больше времени проходит, тем хуже.

Кажется, еще один удар сердца — и я не выдержу, но Марк разрушает образовавшуюся вокруг нас невидимую пыточную камеру первым:

— Квартира не продана, ты можешь в нее вернуться в любое время, — произносит он тихо, избегая моего взгляда. — Я… Я не смогу закрыть ипотеку разом, понадобится несколько месяцев, но квартира останется полностью твоей. Никаких претензий на владение с моей стороны не будет. Оформим все, как положено.

С отстраненным удивлением я понимаю, что Марку, похоже, очень неловко за свою неспособность оплатить гигантскую по стоимости квартиру разом. Квартиру, которую легко мог позволить себе мой отец, но не честно занимающийся дядиным бизнесом двадцатишестилетний парень.

Мне не хочется загонять Марка в огромные долги — как иначе он собирается закрыть ипотеку за несколько месяцев? — к тому же эта квартира мне не нужна. О последнем я говорю вслух.

Марк вскидывает на меня удивленный взгляд. Моим отказом он не убежден.

— Почему?

Я усмехаюсь. С горечью и раздражением одновременно.

— А ты как думаешь? Я не смогу там находиться.

Побледнев, Марк отводит глаза и не находится с ответом.

Между нами снова возникает невыносимая, выкручивающая жилы тишина. Наверное, пора попросить Марка уйти. Захлопнуть за ним дверь и, рухнув на диван, попытаться вновь угодить в спасительные объятия Бусинки и сна. Мне хочется забыть обо всем хотя бы на несколько безбрежных часов.

— Продадим эту квартиру, — заговариваю я наконец самым рассудительным тоном, на который только способна, — и я заберу сумму за бабушкину квартиру. Больше ничего не надо.

— Альбина… — Марк явно готовится спорить, но я изо всех сил трясу головой:

— Кроме моего по праву, мне больше ничего не нужно.

На прежде хмуром, но словно потерянном лице Марка быстро проступает решительное выражение. Пока я говорю, он несогласно качает головой и недовольно поджимает губы.

— Я должен, — произносит он с упрямой настойчивостью, — компенсировать тебе хотя бы финансовый ущерб. — По вихрам темных волос не в первый раз за этот вечер проезжает широкая ладонь со сбитыми костяшками, на впалых, иссиня-черных скулах на миг проступают желваки.

Я всем телом чувствую вибрирующую внутри Марка огненную ненависть, и — поразительно, — чувствую и то, что ее пожирающее пламя уготовано не мне. Больше нет.

— Мой финансовый ущерб — бабушкина квартира, — напоминаю я устало.

Не знаю, зачем мы спорим об имуществе, когда есть куда более важные темы для обсуждения. Вероятно, нам обоим нужна передышка, чтобы не сойти с ума за один слишком долгий вечер.

Марк нервно хватается за шею, бездумно рвет уже давно расстегнутый воротник и, сделав несколько шагов на одном и том же квадратном метре, будто стараясь не нарушить моих границ, резко останавливается.

Широкая грудь, обтянутая белой тканью, снова поднимается слишком часто и тяжело. Пальцы замершей у лица руки едва заметно подрагивают. До меня долетает шумный, выпущенный сквозь зубы выдох.

— Я должен, — повторяет Марк как заведенный, — компенсировать хоть что-то. Хоть. Что-то. Альбина.

— Оттого, что ты дашь мне больше денег, не изменится ровным счетом ничего.

С поджатых мужских губ срывается хриплый, с готовностью признающий поражение смешок.

— Я знаю, — отвечает Марк просто. — Я знаю и то, что в прошлом все равно поступил бы так же, как поступил, потому что правду рассказать могла только ты. А тебя я не спросил бы ни за что.

— Почему нет? — Я наконец задаю вопрос, терзавший меня на