Что тебе я сделала? - Диана Ставрогина Страница 2

Всякий раз, когда образы из воспоминаний заполняют мои мысли особенно красочно, к горлу подкатывает едкая желчь. Мне хочется содрать с себя кожу и вывернуться наизнанку, только бы прекратить протыкающую внутренности боль.

Я не хочу ничего помнить. Я не могу забыть.

Я рву на себе волосы, но представляю, что делаю это с ней. С ним.

Наверное, мне стоило бы что-то предпринять: выйти из дома, сбежать от триггеров, коих внутри нашей общей с Марком квартиры огромное множество, — один только взгляд на закрытую наглухо дверь спальни служит безоговорочным катализатором для новых слез, — но я не могу двинуться с места. Забившись в угол дивана в гостиной, я часами смотрю на стену и искренне пытаюсь не думать вообще ни о чем. Только не получается. Даже ластящаяся ко мне Бусинка — еще совсем не знающий жизни котенок — бессильна, и впервые на ее памяти мое внимание не принадлежит ей целиком и полностью.

Поздним утром я едва нахожу силы для вынужденного визита в ванную, но Бусинка пищит, цепляясь за длинный и теперь уже мятый подол моего платья, и отчаянно требует свою порцию влажного корма несмотря на имеющийся в бесперебойном доступе сухой. Покачиваясь на онемевших от долгой неподвижности ногах, я покорно плетусь к холодильнику на кухне и выдаю маленькому комочку шерсти ее ежедневный деликатес.

Мне же не то что кусок — вода в горло не лезет. Сделав пару глотков, я морщусь и отставляю стакан в сторону. От слабости кружится голова и темнеет в глазах. Я очень надеюсь, что в скором времени сон наконец меня одолеет и хотя бы ненадолго позволит забыть о вчерашнем кошмаре. Иначе в скором времени я просто сойду с ума: от боли и абсолютного, тотального непонимания причин, побудивших Марка проделать со мной эту подлость.

Именно оттого, что его измена совсем не похожа на обычную интрижку, совершенное им ранит особенно сильно. Это действительно акт мести, как он и сказал. Изощренный и извращенный, показательный, срежиссированный по минутам удар через спину в сердце.

Марк не мог не знать, во сколько я вернусь домой с выпускного. Он не идиот и не слетевший с катушек бабник. Привести другую женщину домой он мог лишь намеренно.

Он хотел, чтобы я увидела его измену своими глазами. Чтобы мне было больно.

Он целенаправленно превратил свою измену в спектакль для одной зрительницы — меня. И его ненависть… Неподдельная, искренняя, выплескивающаяся из него волнами — откуда она взялась?

Я ведь не лгала: за мной не числится ничего плохого. Тем более по отношению к нему. Еще десять месяцев назад я вообще не подозревала о существовании Марка Горина.

Каким образом я могла оказаться перед ним виноватой, если все, что я когда-либо делала для него, — это любила?

Желанный сон принимает меня неохотно, то укутывает в свой сладко-безмятежный кокон на минуту-другую, то внезапно ускользает, как недостаточно длинное одеяло. Я ворочаюсь на чрезмерно твердом для долгого лежания диване и зажмуриваюсь до звездочек перед глазами всякий раз, когда мысли возвращаются к событиям прошлого вечера.

Если воспоминания о первой сцене в спальне гипертрофированно красочные и живые, то разговор — или вернее назвать мои крики ссорой? — отпечатался в моем сознании туманными обрывками. Когда в прихожей с грохотом закрылась входная дверь и мы с Марком остались по-настоящему наедине, боль во мне уже достигла ослепляющей мощи. Я с трудом могу вспомнить, что и как говорила, кричала ли или сипела на перебой с рыданиями.

— …Тебя это не касается, — так он отвечал, кажется, на все мои требования и мольбы.

Мы все еще были в спальне, но пока я не могла сдвинуться с места и отвести от Марка полные слез глаза, он с самым спокойным видом принялся собирать вещи. Сказать точнее: быстрыми и уверенными движениями выкатывать из гардеробной уже упакованные чемоданы. Он и правда готовился к этому моменту заранее.

А я… я была в ужасе. В абсолютном, непробиваемом извне шоке.

— Я… Я не понимаю… — повторила я уже не впервые. — П-почему?.. За что?

Марк даже головы не повернул в мою сторону. Похоже, сборы интересовали его куда больше, чем заливающаяся слезами жена.

Идеально ровный ряд из двух чемоданов и дорожной сумки дополнился парой коробок. Марк равнодушно осматривался по сторонам, явно раздумывая над мысленным списком собственных вещей.

— Почему ты молчишь? — всхлипнула я жалко. — Объясни, что происходит! — Никакой реакции. — Ты слышишь меня?!

Ничего. Продолжая молчать, он опять скрылся в гардеробной, чтобы через пару секунд вернуться с… галстуком.

Меня затрясло. Пока я почти валялась у него в ногах, пытаясь выяснить в чем моя вина, он вспомнил о гребаном галстуке?!

Наверное, моя резкая смена поведения была для него крайне неожиданной. Только поэтому я и смогла застать Марка врасплох, вдруг кинувшись ему наперерез, не позволяя снова отмахнуться от разговора.

— Ты издеваешься надо мной?! — На этот раз голос не подвел: я кричала до взрывающихся болью висков. — Что ты молчишь, а?! Что. Ты. Молчишь! — Вновь и вновь я толкала Марка в грудь, продолжая смотреть в его абсолютно пустые, пробирающие своим безразличием глаза.

Его совсем, совсем не трогала моя боль. Словно Марка, моего любимого мужа, подменили роботом. Или сводили на свидание с дементором, охотно высосавшим из него душу.

Сколько бы я ни кричала, эффект оставался неизменным: Марк не шелохнулся ни на миллиметр.

— Отойди, — сказал он наконец. И я вздрогнула.

Боже, сколько ненависти… В одном единственном слове.

Мне как будто рассекли кожу на всем теле одновременно. Зажав ладонью рот, я неуверенно шагнула к стене, освобождая путь, и опустила голову. Я больше не могла на него смотреть.

— Сегодня подам на развод. Тебе придет уведомление, — сподобился Марк в конце концов на полноценные предложения. — Подпишешь онлайн.

Глава 3

Уже несколько дней я живу как во сне. У мира вокруг странные, расплывчатые очертания, и меня с ним будто разделяет туманный кокон: звуки извне кажутся глухими и далекими, почти ненастоящими, яркое летнее солнце — холодным и тусклым, зеленые кроны раскачивающихся на легком теплом ветру деревьев — ядовитыми.

Я ничего не чувствую. Пища безвкусна, и необходимость питаться три раза в день вызывает досадливое раздражение. Каждую ложку мне приходится запихивать себе в рот через сопротивление.