Император Адриан. Эллинофил на троне Рима - Игорь Олегович Князький Страница 20

Сулла не мог не видеть, что именно в трибунате таится самая серьёзная угроза благополучию сената. Их конфликт породил гражданские войны. Да и памятно было, как Гай Семпроний Гракх, добившись передачи судов наряду с сенатом также в руки всадничества, похвалялся, что одним ударом уничтожил сенат[141]. Это действительно был сильнейший удар по сенату[142]. Потому-то Сулла и решил обезвредить эту самую опасную для правильного государственного устройства Республики (с его точки зрения) структуру: «Должность народных трибунов он почти совершенно уничтожил, лишив её всякого значения и законом воспретив народному трибуну занимать какую-либо другую должность. Следствием этого было то, что все дорожившие своей репутацией или происхождением стали уклоняться в последующее время от должности трибуна. Впрочем, я не могу наверное сказать, был ли Сулла инициатором существующего теперь порядка, по которому назначение народных трибунов было перенесено из народного собрания в сенат»[143]. Здесь скорее всего раболепствующие перед грозным диктатором сенаторы пошли ему навстречу. Правда, это отвечало и их собственным настроениям.

Антитрибунские новации Суллы продержались недолго. Уже в 70 г. до Р.Х. прежние права народных трибунов были восстановлены в первое консульство Марка Лициния Красса и Гнея Помпея Магна. Будущий соратник Красса и Помпея по Первому триумвирату Гай Юлий Цезарь нашёл себе одно время ценных союзников в лице народных трибунов Марка Антония и Куриона. Но, когда Цезарь добился желаемого единовластия после четырёх лет гражданской войны и не собирался, подобно Сулле, и помышлять об уходе из власти, его отношения с трибунами резко испортились. По словам Светония, «проезжая в триумфе мимо трибунских мест и увидев, что перед ним не встал один из трибунов по имени Понтий Аквила, пришёл тогда в такое негодование, что воскликнул: „Не вернуть ли тебе и республику, Аквила, народный трибун?“ И ещё много дней, давая кому-нибудь какое-нибудь обещание, он непременно оговаривал: „если Понтию Аквиле это будет благоугодно“»[144].

Что до республики, то Цезарь вынес ей ещё ранее безжалостный приговор: «Республика – ничто, пустое имя без тела и облика»[145].

Ещё одно столкновение Цезаря с трибунами произошло, когда он возвращался с Альбанской горы после жертвоприношения на Латинских играх. Народ приветствовал диктатора как никогда бурными рукоплесканиями, и какой-то человек возложил на статую Цезаря лавровый венок, перевитый белой перевязью, – как бы диадему, символ царской власти. Тут же двое народных трибунов Эпидий Марулл и Цеветий Флав приказали сорвать самодельную диадему, а человека, водрузившего на голову статуи Цезаря подобие царского венца, бросить в тюрьму[146]. Цезарь, раздосадованный всем происшедшим, сделал трибунам строгий выговор, а затем лишил их полномочий, даже не задумываясь о формальном беззаконии своего распоряжения.

Но вот Август отнёсся к трибунской власти совершенно иначе. Ещё будучи Гаем Юлием Цезарем Октавианом, но уже победителем в гражданской войне с Марком Антонием и Клеопатрой, он в 30 г. до Р.Х. попросил пожизненно присвоить ему полномочия народного трибуна. И это решение обеспечило ему всю полноту власти[147]. Наследник Цезаря оказался политически мудрее своего гениального предшественника. Он осознал, как справедливо писал Г. С. Кнабе: «Потребность народа ощущать себя защищённым от произвола богачей и знати, почти не находя себе удовлетворения в практической жизни, оставалась тем не менее столь мощным регулятором общественного поведения, а отношение к трибунату – тем оселком, на котором проверялась верность правительства традиционным интересам народа, что Август, при всех своих магистратурах и всех своих легионах, не мог себе позволить хотя бы на год остаться без этой опоры»[148].

Примеру Августа отныне следовали и его преемники. Потому Адриан, удостоенный по представлению Траяна трибунских полномочий, немедленно осознал, какие надежды это даёт ему на будущее. Позднее он даже будет утверждать, что ему во время сего трибуната было дано, что называется, вещее знамение. Вот как об этом написал его биограф Элий Спартиан: «Он был назначен народным трибуном во второе консульство Кандида и Квадрата. Во время исполнения этой должности ему, по его собственному утверждению, было дано знамение, что он будет пользоваться постоянными трибунскими полномочиями, так как он потерял дорожный плащ, которым пользовались во время дождя трибуны, императоры же – никогда. Поэтому и в наши дни императоры не появляются в дорожных плащах перед гражданами»[149].

О знамении этом мог рассказывать окружающим только Император Цезарь Траян Адриан Август – так будет именоваться наш герой, будучи правителем Римской империи, – но никак не скромный плебейский трибун Публий Элий Адриан. Скажи он это при живом Траяне, что ему суждено «пользоваться постоянными трибунскими полномочиями», каковые могли принадлежать только одному лицу – действующему императору, его политическую карьеру можно было полагать завершившейся. Весьма плачевно. И любящая Плотина его бы не спасла. Даже «наилучший принцепс» таких шуточек по поводу своих полномочий бы не потерпел. Скорее всего, уже будучи императором, Адриан вспомнил о потерянном им когда-то трибунском дорожном плаще (не исключено, что после обильного возлияния Бахусу) и превратил это забавное происшествие в вещее и, главное, сбывшееся знамение!

После пребывания в должности плебейского трибуна Адриана мы вновь видим в сенате, где он не только заведует протоколами, но и готовит речи для самого императора. Траян, человек с посредственным провинциальным образованием, военный до мозга костей, не мог обладать красноречием, способным произвести должное впечатление на «отцов отечества», заседавших в сенате римского народа. А истинный принцепс должен был быть и ярким оратором, а не только отдавать приказы своим верным легионам. Блестяще образованный, схватывающий всё на лету, обожавший интеллектуальный труд (не в ущерб военному!) Адриан как никто подходил для такой роли. Можно не сомневаться, речи Траяну он готовил превосходно!

Эти заслуги своего молодого родственника Траян не мог не оценить. И вскоре, когда в 105 году началась вторая война с Дакией, Адриан получил под своё командование I легион Минервы и во главе его в качестве легата, «молодого генерала», как его именует британский биограф нашего героя профессор Энтони Бёрли[150], выступил в поход.

I легион Минервы (Legio I Minervia) был одним из самых молодых соединений в римской армии. Его сформировали лишь за двадцать три года до того, как наш герой принял над ним командование. Основателем его был император Домициан. Набрали новый легион в западных провинциях Империи и разместили в лагере в Бонне на Рейне (совр. Бонн в Германии). На правом берегу Рейна соседями римлян было племя хаттов, весьма Империи недружественное, хотя и