Ворон, который меня пленил - Екатерина Началова Страница 47

— Думаю, что… Твой друг преувеличивает насчет восторгов.

Я, наконец, прыснула.

— Я пытался быть романтичным, — скривился Рейтор, подхватывая меня под бедро. Несколько резких шагов назад — и он припер меня к стене. Губы у него требовательные, жадные. Рейтор жмет, будто требуя что-то, и я выгибаюсь, изо всех сил стараясь дать ему это «что-то», так много, как могу. Ему трудно сопротивляться. Кажется, не Рейтор попал в бурю, а буря влетела в него, и он весь пропитался ее вихрями, они до сих пор сквозят под его кожей. Руки скользят по спине, вжимая меня в себя, растворяя. Не знаю, есть ли у меня так много, сколько ему нужно. Обвиваю мужскую шею, растворяясь… Я согласна на растворение.

— Мне нравится твоя разбойничья романтика, — прошептала я, когда смогла говорить.

Глаза Рейтора засветились теплом, губы тронула мягкая улыбка. Он вдруг просто обнял меня, уже без нажима. Ветер стих, убаюкивая меня на руках.

— У меня тоже был сложный день, — призналась я ему в плечо.

Я рассказала про конфеты, свои догадки, Ладу и про князя Свирина, расследующего неизвестное дело. Мы переместились за стойку. Рейтор сел на мое кресло, смотрел на конфеты и слушал молча. Я тревожно поглядывала на него, надеясь, что он улыбнется и скажет, что все выдумки. Но Рейтор не произнес ни слова, пока я говорила, и молчал после. На конфеты он смотрел неотрывно. Одинокая свечка со стойки, подсвечивала розовые фантики, от чего они казались оранжевыми.

— Завтра начну выяснять. — Рейтор заговорил глухо. — Начну день с того, что выверну наизнанку всех, кто тебе хоть слово сказал. Вестников, любых великородных, кого угодно снизу, сверху… Любого, кто может даже издалека на тебя смотреть. Пацанов выслежу. Никто не скроется. Не беспокойся… Если действительно замешан отравитель, я… Разберусь. — Рейтор сжал губы и уже беспокойно посмотрел на меня. — Не ешь, не пей ничего, ни от кого…

Он брезгливо смахнул конфеты в ящик стола.

— Я поняла. А князь?

— Выясню… Я еще не знаю, по какому он делу. Ания я сам выгнал, чтобы побыть с тобой перед отлетом. Остальное… Завтра. — Выдохнул Рейтор, глянул на окно, за которым толстой стеной лил дождь. — Сегодня уже никуда не полечу. Провожу тебя и устроюсь на ночлег здесь.

«Провожу и устроюсь на ночлег?»

Я уже знала, что собираюсь делать.

— Почему ты решил, — щеки медленно затягивал румянец, — что я не останусь… с тобой?

Я решилась еще вчера. Представляла правда, что наш первый раз будет где-то среди света, цветов и мягких подушек, но так не получилось. Получилось бюро, темные доски, отравленные конфеты, зыбкость настоящего, страх будущего, шум ливня, запах дождя, сырая одежда и серый полумрак, за которым не угадать времени суток. Неважно… Я не собиралась ждать.

Рейтор повернулся ко мне. Я медленно отступила к столу, на ходу распуская волосы. Повернувшись к нему, оперлась бедрами о край стола и медленно потянула завязки на платье.

Одна на шее, вторая чуть ниже ключиц, третья уже на груди, четвертая — под грудью. Потянуться назад, распустить пояс платья за спиной… Затем подол: его вверх. От этого движения Рейтор приподнимается и тут же замирает, как перед прыжком. Движутся только его пальцы, которые быстро расстегивают рубашку. Я тяну платье вверх, упиваясь властью. Рейтор следит за моими пальцами, только за ними. Он чутко настроен на движение, цепко провожает и фиксирует взглядом каждое… Теперь подчинен и он, не только я.

Его глаза чернее обычного. Белки еще видны, но черная радужка поглощает их голодным зверем.

Мы уже не говорим, никаких слов. Рейтор не спрашивает, уверена ли я. Я не задаю вопросов, выбрал ли он меня. Я не знаю, на самом деле не знаю, но уже не боюсь, потому что выбрала сама. Подол ползет выше колен, обнажая кружева на бельевых штанишках. Поднимаю руки, стягивая платье через голову. Я вижу, как расширяются глаза Рейтора, затем он делает резкое движение — и меня накрывает пушистая тьма.

Я заперта в черном облаке — Рейтор поймал мои руки вместе с платьем, поднял над головой и долго держит, наслаждаясь моментом. Затем ловит в плен губы. Горячо, влажно… Он освобождает грудь. Я не вижу, но знаю — смотрит. Нарочно качаю грудью, чтобы он смотрел еще, чтобы не смел отрывать взгляда.

Он стискивает пальцы на моих запястьях, тянет вверх, заставляя меня встать на цыпочки. Его сила мне нравится. Собственная беспомощность сладко тает на языке. Я чувствую, как груди касаются утренние подснежники — это Рейтор не удерживается, чтобы повторить то, что видел. Касания легки и от того жгучи. Затем цветы сменяют губы, пальцы. Не знаю, что атакует чувствительнее. Пульс плещется сразу в нескольких местах — в губах, в груди, внизу живота, под его рукой, где бы она не оказалась… Как такое может быть? Лицо под платьем горит.

Наигравшись, Рейтор отбрасывает платье. Рывком стягивает белье, расстегивает штаны, приподнимает и отводит в сторону мое колено — я смотрю в его глаза, он в мои, он стискивает зубы, я не сдерживаю стон — и мы сливаемся. Ноющая капля боли, облегчение, томительная пробирающая похоть, далекая от романтичных поэм, немного стыда и много бесстыдства, заливающий все черный, мои руки на черных плечах, солоноватый вкус его кожи, побеждающий жар, буря, гуляющая в его мышцах — теперь во мне.

Глава 31. Все перья

Когда я закрываю глаза, то вижу под ресницами светящиеся точки. Они появляются, концентрируются, медленно вспыхивают и исчезают. Я слежу за светом с любопытством. Эти светлячки из-под век играют со мной.

— Ты видишь свет, когда закрываешь глаза? — спрашиваю вслух.

Вопрос устремлен вниз, потому что Рейтор лежит подо мной. Мы устроились на кушетке подсобки, постаравшись на этот раз не поднять пыль. Кушетка узкая. На ней можно разместиться вдвоем, если постараться, но я не хотела спать, поэтому улеглась на Рейторе. Он глубоко дышит, качая меня вверх-вниз, вверх-вниз… Это увлекательно. Лучше качелей.

— Вижу, — коротко произносит он.

В подсобке темно, но я почти уверена, что Рей тоже лежит с закрытыми глазами. Наверное, я не даю ему отдохнуть, но я слишком наполнена впечатлениями, чтобы спать. Я так многое могу… Могу трогать, могу спрашивать, могу молчать, могу думать и делаю все одновременно. Под пальцами мужские, тугие, бархатно-гладкие плечи, а под ними упруго перекатывается концентрированная сила. Сейчас она отдыхает, а обычно недоступный Рейтор вдруг стал моим, позволив делать с собой, что угодно. Я уже пробовала его на