Золотая кровь 3 - Зелинская Ляна Страница 12

Лицо инспектора посерело, потом покраснело, и ноздри стали раздуваться. Он слегка ослабил галстук, и спрятав руки под скатерть, произнёс, извиняющим тоном:

— Простите, сеньор де Агилар, вы же понимаете, Департамент полиции не существует сам по себе, как и Жандармерия… И мы же подчиняемся приказам… Если начальство сочтёт нужным… Я всё отразил в докладе, вы же понимаете… Я не единолично принимаю решения…

Инспектор говорил что-то бессвязное, всеми силами стараясь не называть ничего конкретно.

— Хорошо, достаточно. Я вас понял. Вы свободны, инспектор.

Когда Альварес ушёл, Виго встал, отшвырнул салфетку и подошёл к окну.

— Ты полагаешь, хефе, что за этим Джарром кто — то стоит?

— Да это яснее ясного. И плохо то, что над Жандармерией у нас стоит герцог Наварро.

*Supervision del exilio — (исп.) надзор за изгнанием.

Глава 5. Сомнения

— Герцог Наварро? — переспросил Морис. — Это тот, про которого ты сказал на фиесте, что «Нельзя назвать его врагом, но нельзя назвать и другом»? И вроде ваши деды воевали вместе?

— Он самый. И если он стоит за нападением на карету отца в Квартале Садов и за попыткой ограбления, то дело плохо. Такой враг нам не по зубам… учитывая обстоятельства. Либо ему так сильно нужен этот клятый бриллиант, либо… есть ещё какой — то мотив, — ответил Виго задумчиво. — Но, насколько я знаю, у отца с ним не было особых разногласий. И ему незачем просто так на него нападать. А значит… Значит всё — таки дело в этом камне!

— Знаешь, хефе, я считаю, что нам нужно сосредоточиться на том, чтобы выяснить, что это за камень. Ведь если, как ты говоришь, герцог Наварро всё — таки не враг, значит, этот камень имеет какую — то особую ценность. Нужно искать первоисточник, чтобы понять, в чём эта ценность.

— После сената можно съездить к нотариусу в Тиджуку. Этот Агриоль — ключ ко всему. Если мы узнаем, откуда он взял этот камень, то узнаем и всё остальное. Ещё доктор Гаспар говорил о золотом свитке, который якобы нашёл отец. Но мы перерыли весь кабинет и ничего похожего не нашли. В сокровищнице его тоже нет. Где же могут быть те бумаги, которые, он нашёл в сейфе Агриоля? — спросил Виго, глядя на Мориса. — Если там и лежал этот свиток или какой — то «Дневник», как было написано в описи, то, где он мог их спрятать?

— Ещё, хефе, я бы не стал забывать о чупе, и о том, что сказал Илай в лавке, — Морис поднял палец, — эта милая зверушка унесла в могилу двух человек и едва не убила твоего отца. Илай сказал, что не всякому можно прикасаться к камню, а ты брал его в руки. Я бы всё — таки съездил к шаману, может и шаман скажет, что это за камень?

— Как думаешь, зачем отец хотел распилить камень и пожертвовать его храму? Вместе с пожертвованием в сто тысяч эскудо — это не только странно, это вопреки всякой логике и характеру отца.

— Сеньор Виго? — в дверях появился мейстер Фернандо с конвертом в руках, а за его плечом стояла экономка. — Мейстресс Лучия вернулась из гасиенды, привезла письмо от сеньора Доменика.

— Ты видела Оливию? — спросил Виго, беря в руки письмо.

— Нет, сеньор, — Лучия вышла вперёд. — Только сеньора Доменика. Он как всегда с мольбертами, долго разговаривать не стал, сказал, что ждал меня, вручил это письмо и велел передать вам из рук в руки. А насчёт сеньориты Оливии на мой вопрос не ответил, просто посмотрел на меня молча, ну вы знаете, как он обычно смотрит, и велел ехать в город.

— Хорошо, иди, — ответил Виго, разворачивая конверт.

Морис вышел вслед за экономкой, очевидно, чтобы задать ещё какие-то вопросы.

Письмо было написано аккуратным красивым почерком, сразу было видно, что писал его Доменик. Всё, что выходило из — под его рук, всегда было прекрасно и изящно.

«Дорогой брат!

Приношу свои извинения за то, что мы с Оливией так спешно покинули особняк, и что тем самым я нарушил твоё распоряжение не выпускать нашу дорогую сестру из её комнаты. Но обстоятельства таковы, что Лив угрожает реальная опасность и медлить было нельзя.

Я не могу написать тебе обо всех этих обстоятельствах в письме, потому что бумага ненадёжна, и кому это письмо может попасть в руки неизвестно. А то, что я теперь знаю, может навредить всем. Поэтому, если у тебя будет время, очень надеюсь, что ты сможешь приехать в гасиенду. И тогда я расскажу тебе об обстоятельствах, заставивших Лив поступить так, как она поступала. И не только о них. Более сказать не могу.

Она находится в безопасности, я отправил её в надёжное место, где её защитят. Не нужно её искать, с ней всё в порядке. Я пока нахожусь здесь и, в ближайшее время в город возвращаться не планирую по личным обстоятельствам.

Также я хотел бы попросить тебя быть осторожным. Не просто осторожным, а очень осторожным в делах, касающихся политики и сената. Принимай решения не головой, а сердцем и собственной совестью. Не голосуй за этот закон. Это важно. Я видел дурной сон. Предчувствие подсказывает мне, что с этот закон приведёт к катастрофе.

Твой любящий брат Доменик».

Виго отошёл к окну и посмотрел в сад.

Письмо было пропитано тревогой, и она невольно передалась Виго, заставив его погрузиться в раздумья.

В их семье Доменик всегда был не от мира сего. Поначалу отец злился на его замкнутость и плохое здоровье, он всё мечтал о военной карьере для своих сыновей, но, увы. Сыновья не оправдали ожиданий. Затем, отчаявшись сделать из Доменика офицера, он решил, что ему самое место — духовная стезя. Раз уж он слаб здоровьем и не может управляться с саблей, пусть учится на богослова, управляется с мощами и святой водой, и когда — нибудь займёт место падре Лоренцо. Это тоже определённое влияние, которое укрепит позиции дома Агиларов.

Но Доменик лишь смотрел на отца и молчал, слушая его предложение насчёт того, чтобы пойти в семинарию, а потом сказал, что имеет собственные представления о вере, и что они не совпадают с традиционными догмами. Тогда ему было совсем немного лет, и услышав такое от мальчишки, отец потерял дар речи. А после этого вычеркнул Доменика из своей жизни, и перестал видеть в нём наследника славного рода Агиларов.

Учился Доменик сам, по книгам. Сам стал рисовать, изучил несколько языков. Он прекрасно ладил с сёстрами, и его любили слуги, потому что, как сказала однажды мейстресс Лучия: «Вот он просто посмотрит на тебя и погладит по плечу, а тебе уже будто и легче стало. Очень душевный мальчик».

А ещё, каким — то непостижимым образом, он умел предвидеть неприятности. Однажды сказал Мануэлю, что лошади плохо, она в дурном настроении, и не надо на ней ехать. Мануэль посмеялся и повёз Фернандо по делам. А лошадь понесла и разбила коляску об дерево, и только благодаря тому, что колесо зацепилось за корень сейбы, все остались живы.

Иногда он говорил, что будет гроза, или пойдёт дождь, что мать экономки, которая долго болела, не умрёт скоро и даже выздоровеет, и что пусть мейстресс Лучия не плачет. Он говорил такие вещи мимоходом, как будто это было что-то обыденное, и когда его спрашивали, откуда он знает, Доменик отвечал, что просто видел хороший сон. Ну или дурной.

Виго понимал, что в этом что-то есть, хотя и не знал, как это объяснить с точки зрения науки. Но если наука что-то не объясняла, но оно имело место быть, Виго всегда относился к такому внимательно.

И поэтому последние фразы в письме его сильно насторожили. Он и сам понимал, что последствия у этого закона могут быть неоднозначными. Да, теперь ему стало ясно, что дон Диего тянет одеяло на себя из — за долгов и будущих подрядов из казны. Что от принятия этого закона кто — то выиграет, а кто — то проиграет, и борьба между грандами только усилится. Что сами эйфайры и тот же Эспина не будут сидеть сложа руки, и в городе могут начаться беспорядки, или что-то похуже. Кто знает, как эйфайры решат отомстить тем, кто голосовал за закон?