Индульгенция 6. Без права на ошибку - Тимур Машуков Страница 21

— А потому! — Навка была зла, но старалась этого не показать. Опять появилась в своем пугательном образе. Еще и когтями щелкает так подозрительно. — Ты прошел Купель Мораны.

— И?

— Что «и», болван? А то, что нашей связи с тобой больше нет, — взвизгнула от злости Мавка. — На тебе больше нет клятв, нет связей, нет вообще ничего, кроме метки Мораны! Твое тело разобрали и собрали заново, очистив кровь от всего, понимаешь⁈

— То есть, теперь вы свободны, -догадался я. — Нет, не сходится. Со Светой все осталось как прежде.

— Клятва Светы привязана к душе. Ее тоже очистили, но эта связь слишком крепкая, чтобы так просто пропасть. А кровь твою, если говорить, простыми словами, прогнали через множество фильтров, убирая из нее все связи с теми, в ком нет твоей крови.

— Опять не сходится, Навка родилась из моей крови.

— Нет, идиот! Она с ее помощью открыла проход в этот мир. И да, она дала вам связь. Но теперь ее нет!!!

— Тогда я ни черта не понимаю — ты-то чем недовольна? Хотела свободы — вот она. И ждать, пока я помру, не надо.

— А ты спросил, нужна ли мне эта твоя свобода⁈ — Мавку реально била истерика.

— Говорила, что нужна…

— Убью! Или тяжело раню. Давай сюда свою кровь и немедленно!!!

— Прозвучало ни разу не привлекательно, — я начал отступать к двери.

— Куда это ты собрался, милый? -острые коготки Навки вцепились в мои плечи.

И как она так быстро оказалась позади меня? Отец, как сидел, так и продолжал сидеть, с любопытством наблюдая за нами. Ну да, эти двое — его тайное оружие, и терять их он категорически не хотел. А то, что сыну пустят кровь — так не всю же, типа, мне и не привыкать. Вообще так-то я не против, но категорически против насилия.

— Я буду жаловаться!!! — заорал я, когда две эти озабоченные самки все же схватили меня и потащили куда-то вглубь поместья. И явно не для того, чтобы предаться разврату.

Меня приволокли в комнату, мне порезали руку, из меня выпили кровь… В общем, обидели так, что я вот прямо очень сильно обиделся и пару минут сопротивлялся образующейся связи, ну, чисто из принципа.

— Ну и на хера? — подул я на проколотый палец, заживляя его. — Вы ж стали свободными. Могли делать что хотите. А теперь опять вот это все. Мавка, ты же вообще могла вернуть себе статус богини!

— А кто сказал, что нас что-то не устраивает? — Навка валялась на постели и явно намекала на разврат. Потому как с каждым ее словом одежды на ней становилось все меньше.

— Да. Я, может, только начинаю понимать, что такое жизнь, -поддержала ее Мавка. — А возвращаться опять к богам — это скучно!!!

— Вот я прям тебя не узнаю. Ты ж была такой суровой воительницей. Ни капли в рот, ни сантиметра в зад. А тут вся такая няшная и развратная.

— Надоело. Прав ты был тогда — каждой девочке хочется иногда побыть девочкой, а не домохозяйкой, воином или суровым магом. Чтобы обняли, защитили, поцеловали. Девочкой, понимаешь, а не машиной для убийств! К тому же с тобой интересно, ты мне нравишься. Так что фиг тебе, а не свобода.

— М-да. Не ожидал. Не скажу, что твои слова меня не тронули — просто я думал, что ты обрадуешься свободе, но нет. А ты, Навка — чего опять решила в эту игру поиграть?

— А я добровольно на все согласилась и ни о чем не жалею. И бросать тебя не собиралась. Стану свободной, начнут всякие меня к себе тащить. А так я под твоей защитой. В общем, меня все устраивает. Так что иди и трахни нас наконец! Устала я уже слушать этот бред.

— Довольно ждать, мне это надоело!!!

Мавка не дала мне опомниться. Она оказалась на мне всего в два прыжка, как дикая кошка. Ее сильные ноги обвили мои бедра, руки вцепились в плечи, а губы — в мои губы. Ее поцелуй был не поцелуем. Это был захват. Горячий, влажный, требовательный. В нем чувствовался вкус лесных ягод, древесной смолы и неукротимой, первобытной силы. Я почувствовал, как ее ногти, острые и короткие, впиваются в мою кожу сквозь ткань рубашки, и боль смешалась с диким возбуждением.

Рубашка не выдержала. Мавка рванула ее вниз, пуговицы отлетели со звоном. Ее ладони, шершавые, как кора молодого дуба, но невероятно нежные внутри, скользнули по моей груди, животу, впиваясь в мышцы. Она кусала мою нижнюю губу, мою шею, мои соски, оставляя на коже легкие отметины и волны огня.

А Навка… Навка была повсюду. Ее холодные пальцы скользили по моей спине, животу, опускаясь ниже, туда, где уже бушевал вулкан желания под тканью брюк. Каждое ее прикосновение было контрастом — ледяной ожог, за которым следовал взрыв тепла. Она не целовала, она исследовала. Ее язык, невероятно холодный и ловкий, выписывал узоры вдоль моего позвоночника, заставляя меня выгибаться, а потом опускался ниже, к самой чувствительной копчиковой косточке. Я застонал, потеряв опору.

Мы рухнули на огромную кровать с балдахином. Тяжелые занавеси взметнулись. Мавка оказалась сверху, ее дикие, горящие глаза смотрели прямо в мои. Ее платье из грубой ткани и живых лиан словно растворилось — теперь я видел только ее — гибкую, сильную, с кожей цвета слоновой кости, покрытуй тончайшим узором, напоминавшем прожилки на листе. Ее груди были упругими холмами, увенчанными темно-бордовыми, налитыми ягодами. Она прижалась ими к моей груди, и контраст тепла и прохлады ее кожи сводил с ума.

— Мой, — прошипела она, и ее рука потянулась к застежке моих брюк.

Но Навка ее опередила. Она, как призрак, скользнула между нами. Ее серебристая кожа светилась в полумраке. Она прижалась ко мне всем телом — холодным, гладким, как отполированный мрамор, но невероятно податливым. Ее губы нашли мои, и этот поцелуй был иным. Глубоким, исследующим, наполненным тихой, но не менее могучей страстью. Она втянула мой язык в свой прохладный рот, и ощущение было пьянящим, как глоток ледяного вина. Ее тонкие, длинные пальцы ловко справились с застежкой. Ткань спала. Мой член уперся в ее холодный, плоский живот, и я застонал от этого невыносимого контраста.

Мавка зарычала — звук дикого зверя.