Индульгенция 6. Без права на ошибку - Тимур Машуков Страница 16

Глава 7

Глава 7

Мы уже разворачивались по направлению к уходящему в серую мглу порталу Пургена, когда воздух за спиной неожиданно взвыл. Протяжно, громко, царапая душу плохим предчувствием. Это был звук рвущейся самой ткани реальности — яростный, металлический, полный нечеловеческой скорби и гнева.

Я обернулся — и едва успел дернуться в сторону. Мимо моего уха с грохотом и искрами тысяч ударов молота по наковальне пронесся Мьёльнир. Живой. Яростный. Окутанный сгустком бурлящей, черно-синей энергии, как осатаневший шершень размером с быка.

Он просвистел в том самом месте, где была моя голова всего лишь секунду назад, врезался в склон другой гробницы неизвестного мне бога, расположенной ниже плиты Тора, и взорвался, распространив ударную волну энергии чистого разрушения.

Черный лед взметнулся фонтаном, обломки размером с дом понеслись во все стороны. Меня отшвырнуло, потрепав, словно тряпку, я кубарем покатился по склону, едва успев прикрыть голову руками. Пепел забил рот, нос, глаза. Одежда сразу превратилась в лохмотья. А это же был подарок Мораны! Я даже научился менять ее по своему желанию!!! А теперь что? Только на выброс⁈ Ух, как я зол!!!

— ТЫ… КОСОРУКИЙ УБЛЮДОК! — заревел я, выплевывая грязь и вскакивая на ноги.

Адреналин и ярость Пустоты внутри меня слились в единый белый шум. Молот вырвался из образовавшегося на месте удара кратера, завис в воздухе на мгновение, его «головка» развернулась ко мне — и он снова рванул вперед с устрашающим свистом смерти.

Драться с божественным оружием, наделенным волей, яростью и силой, способной крушить горы — это не просто тяжело. Это безумие на грани самоубийства. Я метался, падал, откатывался, создавал ледяные барьеры, которые Мьёльнир разбивал как стекло, одним касанием.

Шары пустоты, которые я пускал в него десятками, он просто проламывал насквозь, его собственная энергия была слишком плотной, слишком древней.

Он не просто атаковал. Он люто ненавидел. Ненавидел за то, что я потревожил вечный сон его хозяина. За то, что я посмел прикоснуться к нему. За то, что я был жив, а Тор — нет. Но еще больше он ненавидел свое одиночество. Страшился его, страдал от него, но и боялся его лишиться.

Каждый неистовый удар молота, каждый его рев, преисполненный жажды крови, эхом отдавался в костях, в зубах.

Пустота внутри меня клокотала, пытаясь ответить, поглотить, но Мьёльнир был как скала в океане — несокрушимый. Я чувствовал, как трещат каналы от перегрузки, как тело ноет от ушибов и ссадин, несмотря на свою крепость. Еще немного — и он просто размажет меня по ледяному пеплу Асгарда.

Впрочем, льда тут и не осталось — землю мы перепахали так, что можно было хоть сейчас сеять всякие коварные травки, за продажу которых в любом мире сажают на кол.

Давно меня так не пинали. Хотя, если воспринимать все происходящее как тренировку, то можно было даже получить удовольствие. Мы ж растем в силе, когда сражаемся с превосходящим нас противником. Вот одолею эту тупую железяку, тогда и против богов выйти можно будет. Правда, с одолением как раз возникли явные проблемы, потому как его ничего не брало — ни магия, ни сталь, ни даже крепкий русский мат, который и демонов может изгнать в преисподнюю…

И Пурген… Пурген стоял в стороне. У подножия гробницы. Смотрел. Его глаза были прикованы к схватке, но ни один его мускул не дрогнул, обозначив хотя бы желание вмешаться в этот бой. Как будто… Как будто это было необходимо. Ритуал. Испытание для меня.

«Зачем⁈ — мелькнуло в голове. — Что ему надо⁈ Он же видит, что я не могу его победить! Не верю я в просто тупую агрессию».

Мьёльнир снова ринулся в атаку, не оставляя мне времени на раздумья. Я отпрыгнул, создав ледяную платформу под ногами, но молот пробил ее насквозь, едва не снеся мне при этом ногу. Я рухнул вниз, на лед, больно ударившись плечом. Молот угрожающе завис надо мной, его энергия гудела победным ревом, готовясь добить меня.

И в этот миг ярости, боли и бессилия меня вдруг осенило. Знание. Пришедшее из самой глубины Пустоты, которая чувствовала то же, что и этот безумный кусок металла.

Он не просто оружие. Он — личность. Осколок души Тора? Его боевой ярости, его непоколебимой воли? Неважно. Он был один. Бесконечно, невыносимо одинок. Веками он лежал на холодной груди мертвого бога в этом мертвом мире. Он жаждал не просто разрушения. Он жаждал битвы. Настоящей, яростной, честной битвы, где льется кровь и звенит оружие. Он жаждал мести за своего павшего хозяина. Он жаждал снова почувствовать трепет врага под своим весом, вкус крови и страха. Он был голоден. До ужаса. До безумия.

И я… Я оказался первым, кто пришел. Кто нарушил одиночество и тишину, потревожил. Кто осмелился. Сейчас я был единственной целью для его невыплаканной скорби и неутоленной ярости.

— ПОНЯЛ! — выдохнул я, глядя на пылающее синевой навершие молота, замершего в сантиметрах от моего лица.

Вместо того, чтобы пытаться закрыться, создать преграду, как-то отбиться, я сделал невероятное. Я открылся. Снял все щиты и барьеры. Дал ему увидеть все. Свое сознание. Свои желания. Свою жизнь.

Всё. От первого крика в этом мире до Купели Мораны. Страхи ребенка. Боль потерь. Холод серой магии. Ярость, направленную против Пустоши. Мое перерождение. Лед и Пустота внутри.

И боги, такие, какими я их увидел — их жадность, их ложь, балаган, устроенный ими. Затем битва с волками. Поиск Мьёльнира. Отчаяние от невозможности его поднять. И… Пурген. Верный, невозмутимый, божественный козел. Всю боль, всю ярость, всю решимость, всю жажду битвы и мести, что горела и во мне — я выплеснул наружу. Не словами. Чувствами. Оголенными нервами души.

«ВОТ ОН Я! — мысленно закричал я молоту. — ВИДАР! Я НЕ ТОР! Я НЕ БОГ! НО Я ИДУ НА ВОЙНУ! НА САМУЮ БОЛЬШУЮ ВОЙНУ! И МНЕ НУЖНО ОРУЖИЕ! НЕ РАБ! СОЮЗНИК! ПАРТНЕР! ХОЧЕШЬ КРОВИ? ХОЧЕШЬ БИТВ? ХОЧЕШЬ МЕСТИ ТЕМ, КТО РАЗРУШАЕТ МИРЫ? ДАВАЙ БИТЬСЯ ВМЕСТЕ!!!»

Мьёльнир замер, точно в раздумьях. Его бешеная вибрация стихла. Сине-черная энергия вокруг него сжалась, потускнела. Он все еще парил надо мной, но теперь не давя и угрожая, а словно внимая. Как будто он прислушивался к отголоскам моих мыслей, к эху моей ярости, которая так странно резонировала с его собственной. В его незримом